зерна, чья торговля была бы прервана войной; потеря доходов от экспорта зерна привела бы к дефициту промышленных товаров. В России производство пшеницы упало во время войны (и еще больше во время большевистской революции): с 227 миллионов центнеров в 1914 году до 166 миллионов в 1917 году и 87 миллионов в 1920 году. Соединенные Штаты сыграют свою роль в качестве основного источника зерна и другого сырья. Но как финансировать импорт, если европейские воюющие стороны не смогут экспортировать привычные продукты? Великобритания была крупным импортером зерна, но имела мощный военно-морской флот, от которого можно было ожидать защиты морских путей. Напротив, главные центральные державы, Германия и Австро-Венгрия, были крупными импортерами продовольствия, а их морские пути могли легко подвергнуться блокаде. Было очевидно, что немецкие планировщики разработают планы, такие как печально известный план Шлиффена, которые должны были сделать войну короткой. Но если бы эти планы не были эффективно реализованы, мог бы существовать план Б, в котором экономика и общество были бы переориентированы на долгосрочную мобилизацию?
У Центральных держав был соблазн думать, что существует какое-то легкое решение, с помощью которого они могли бы переломить ситуацию и установить блокаду Западной Европы. Может ли прерывание торговых путей, осуществляемое с помощью подводных лодок, привести к голоду в Великобритании и Франции? И быстро ли последовал бы за этим крах? Именно решение начать безоговорочную подводную войну, затрагивающую нейтральное судоходство Соединенных Штатов, привело к вступлению этой страны в войну в апреле 1917 года. Германское военное командование, которое уже давно настаивало на этом решении, последовательно утверждало, что крах Великобритании последует быстро, причем еще до того, как на театр военных действий прибудет большое количество американских войск.
Споры о мобилизации и обеспечении ресурсами были знакомы всем политикам задолго до войны. Для Германии одним из стандартных аргументов в пользу защиты сельского хозяйства было сохранение высокозатратного производства для обеспечения поставок в случае военного конфликта. Немецкие фермеры могли оказаться в сравнительно невыгодном положении, но, по крайней мере, каналы поставок были надежными. Для Великобритании необходимость обеспечения продовольствием острова, который не мог прокормить себя сам, часто приводилась в качестве аргумента в пользу империи, привязанной к родине.
Радикальный британский юрист Фредерик Харрисон писал о том, что военное превосходство Германии приведет Великобританию к катастрофе: «голод, социальная анархия, неисчислимый хаос в промышленном и финансовом мире будут неизбежным результатом. Британия может жить дальше... но прежде, чем она снова начнет жить свободно, ей придется потерять половину своего населения, которое она не сможет прокормить, и всю свою заморскую империю, которую она не сможет защитить. Как пустые слова о сокращении, мире и братстве, в то время как мы стоим перед риском невообразимого разорения, смертельной борьбы за национальное существование, войны в ее самой разрушительной и жестокой форме». Немецкая угроза мобилизовала бы британский ответ.
Великобритания планировала блокаду, которая возникла из планов Адмиралтейства обойти потребности обычной войны, предполагающей участие большой сухопутной армии (которой Великобритания не обладала). За годы до начала войны сторонники военно-морских сил очень четко сформулировали свою позицию: голод будет основным британским инструментом. Директор военно-морской разведки сэр Чарльз Оттли писал о том, что "(в затяжной войне) мельницы нашей морской мощи (хотя они, возможно, медленно перемололи бы немецкое население) перемололи бы его "чрезвычайно мало" - рано или поздно на улицах Гамбурга выросла бы трава и наступила бы повсеместная голодная смерть". Капитан Морис Хэнки, блестящий стратег, работавший помощником секретаря Комитета имперской обороны по военно-морским вопросам, пришел к выводу, что «ввиду нашего морского превосходства нашим правильным способом оказания помощи Франции было оказание такого сильного экономического давления на Германию, чтобы она не смогла продолжать войну».
В течение некоторого времени, конечно, было неясно, будет ли конфликт коротким или долгим. Действительно, наиболее частым аргументом в пользу того, что война должна быть короткой, была неспособность разорванных цепочек поставок поддерживать жизнь современных индустриальных обществ. Этот аргумент был блестяще представлен в знаменитой книге журналиста Нормана Энджелла "Великая иллюзия". В случае войны,
Немецкий капитал, в силу интернационализации и тонкой взаимозависимости наших кредитных финансов и промышленности, также исчезнет в значительной части, и немецкий кредит также рухнет, и единственным средством его восстановления будет для Германии положить конец хаосу в Англии, положив конец условиям, которые его породили. Более того, из-за этой тонкой взаимозависимости наших финансов, основанных на кредитах, конфискация захватчиком частной собственности, будь то акции, паи, корабли, шахты или что-либо более ценное, чем драгоценности или мебель - все, что связано с экономической жизнью народа, - так отразится на финансах страны захватчика, что ущерб захватчика в результате конфискации превысит по стоимости конфискованное имущество.
Таким образом, в эпоху коммерческого процветания было величайшей глупостью уничтожать богатства нации, вступая в войну: "Германия потеряла бы власть над мировой торговлей, на создание которой у нее ушли долгие годы труда". Энджелл цитирует немецких писателей, утверждающих, что «немцы настолько безоговорочно побеждают в войне за мирное соперничество, что с их стороны было бы глупо переносить борьбу с арены доказанного превосходства Германии на арену, где конфликт, во всяком случае, должен быть сомнительным».
Эти размышления действительно согласуются с большей частью немецкого коммерческого мышления. Немецкий экономист Карл Гельфферих писал, что войны должны быть короткими: "В любом случае, что это должна быть за война, которая могла бы заблокировать наши сухопутные и морские границы для импорта зерна?". Он продолжил: "даже рассматривать такую возможность ... значит смотреть на нашу внешнюю политику с безграничным недоверием". Несколько лет спустя, уже будучи банкиром Deutsche Bank, который принимал активное участие в формировании политики Германии на Ближнем Востоке, Гельфферих повторил эту точку зрения как урок, который необходимо извлечь из русско-японской войны.
После начала войны Джон Мейнард Кейнс сказал своему коллеге из Блумсбери Дэвиду Гарнетту, что
Он был совершенно уверен, что война может продлиться не более года и что воюющие страны не будут разорены ею. Мир, объяснил он, чрезвычайно богат, но его богатство, к счастью, было такого рода, которое не могло быть быстро реализовано в военных целях: оно было в форме капитального оборудования для производства вещей, бесполезных для ведения войны. Когда все имеющиеся богатства будут израсходованы - а это, по его мнению, займет около года, - державам придется заключить мир. Мы не могли использовать хлопчатобумажные фабрики в Ланкашире для помощи нашему флоту в блокаде Германии; Германия не могла использовать свои фабрики по производству игрушек для оснащения своих армий.
Мнение о коротких войнах не было всеобщим. В частности, военные были более мрачны, чем экономисты, но
