– Ничего не чувствую, – замечает он. Мы ждём ещё пару минут, но его кожа никак не реагирует на раздражитель. Похоже, надо звать Дэна с его лаборантами и начинать эксперименты на мышах.
Я сижу и расфокусированным взглядом таращусь на бутылочку с молоком демоницы. Не успеем. Если Хос не найдёт мамку, сегодня мы правильную смесь не получим. Я не знаю, что не так. И не знаю, сколько времени мы будем это выяснять. Выяснить, конечно, всё равно надо. Это вряд ли последний такой случай. Но этому котёнку мы помочь не успеем.
Перед глазами мутится, во всяком случае, вид молока в бутылочке расплывается. Я стараюсь сфокусироваться – мне вообще-то не привыкать подолгу не спать. Сфокусировавшись, понимаю, что молоко колышется, как будто стол кто-то толкнул. Но это стол, на котором стоит анализатор, он встроенный и дополнительно укреплён, чтобы избежать даже незначительных вибраций.
Моргнув, присматриваюсь. Молоко в бутылочке неспешно проворачивается, как будто его только что размешали. Прямо у меня на глазах оно замедляется, останавливается и начинает крутиться в другую сторону.
– Это только я вижу? – спрашиваю, почти забыв о присутствии Кира.
– Не только, – неровным голосом отвечает он.
Я хватаю пипетку и бегу к микроскопу. Очевидно, в молоке хозяев леса должны быть живые клетки. Может, бактерии или археи, которые могут двигаться. Немудрено, что воспроизведённый химический состав дал совершенно другую жидкость. Конечно, откуда в молоке клетки, если в организме их нет – это большой вопрос, но как ещё объяснить?..
В микроскоп я клеток не вижу. Жидкость и жидкость. Микроскоп у меня не полевой, естественно, а какой надо, с разрешением до молекулы. Вот молекулы я и вижу. Конечно, в белёсом переплетении хрен чего поймёшь, приходится отвлечься и подкрасить разные типы молекул в разный цвет. Но вижу я в итоге ровно то, что показал анализатор: белки, жиры, сахара, короткие цепочки аминокислот.
Я уже готова начать орать – просто так, от непонимания, от бессилия. Но тут я замечаю, что вокруг всего этого молекулярного богатства что-то колышется. Вроде как когда капаешь воды на разогретую сковородку. Она испаряется, а ты видишь призрак лужицы, то ярче, то тусклее, пока наконец она вся не исчезнет.
Эта не исчезает. Молекулы, зажатые препаратными стёклышками, шевелятся – медленно проворачиваются сначала в одну сторону, потом, после паузы – в другую. Слаженно. Это не броуновское движение.
– Погляди, – отодвигаюсь я, чтобы пустить Кира. – И скажи мне, что это не я рехнулась.
– Это не ты рехнулась, – говорит он, понаблюдав волшебное вращение. – Это сила.
– Что?
Кир отрывается от микроскопа и глядит мне в глаза.
– Мы с Айшей смотрели её кровь под микроскопом. Там тоже так было. Я думаю, что это духовничья сила.
***
– Как думаешь, Айша уже проснулась? – спрашиваю я, пока что откладывая вопросы к мирозданию.
– Думаю, она скоро будет здесь, – предполагает Кир. – Знает же всё наперёд.
И действительно, стоит ему договорить, как раздаётся негромкий стук в дверь, а потом внутрь просовывается Айшина голова.
– Я могу быть чем-то полезна, да?
– Вероятно, – усмехаюсь я и наливаю немного смеси в пробирку. – Можешь ли ты попробовать насытить эту жидкость своей силой?
Айша не сразу понимает, чего я хочу, но когда я показываю исходный материал, ей становится яснее.
Первую пробирку она разносит в брызги. К счастью, успевает остановить стеклянную крошку прежде, чем нас всех исполосовало. Вторую и третью тоже разбивает – уже не посреди лаборатории, а в припёртом Киром боксе для недоношенных младенцев. К счастью, боксов этих у нас несколько.
Четвёртая попытка приводит только к закипанию смеси, а вот пятая наконец не имеет внешних проявлений. Айша берёт в руки бутылочку с настоящим молоком и пробирку со смесью и, закрыв глаза, что-то оценивает.
– По-моему, похоже, – говорит она наконец.
Мне ничего не остаётся, как пожертвовать второй стороной языка, чтобы проверить степень ожога – и, вероятно, концентрацию силы. Насколько я могу судить сквозь вой и слёзы, жжётся точно так же. Промыв рот не меньше, чем пятью литрами воды, рассматриваю свои травмы в зеркале. На языке ни пятнышка, а болит так, как будто его обдали крутым кипятком. Но с обеих сторон болит одинаково.
– Ну, – я делаю глубокий вдох, – если кошечке будет жечься, она же не станет пить, правильно?
Кир и Айша неуверенно соглашаются.
Поэтому, как я и предсказывала, к завтраку мы являемся все втроём кормить ребёнка. Бледный и осунувшийся Чача как раз вынес её из гостевой спальни, но Азамат остановил его в попытке ещё покормить кошечку обычной смесью. Вид у неё безрадостный – лежит всё так же молча и неподвижно и часто дышит. Вокруг вьются дети, но Азамат их благоразумно оттаскивает. Алэк в принципе понимает, что больного зверя трогать нельзя, а вот у Алёнки с представлением о “нельзя” вообще проблемы, потому что ей Азамат неспособен серьёзно что-то запретить.
Я как ответственная за эксперимент на этот раз беру кормление на себя. Алёнка, видя, что мне кошечку трогать почему-то можно, начинает лезть под руки, но Кир её оттаскивает за шиворот. Вот у кого воспитательные меры никаких вопросов не вызывают! Алёнка, конечно, начинает ныть, но с Киром в отличие от отца этот номер не проходит. Не знаю, что мы будем делать, когда Кир отчалит учиться.
Кошечка берёт соску вяло, и на несколько мгновений я холодею от мысли, что ничего не вышло, и она не станет пить нашу разработку. Но она всё-таки принимается за дело.
У неё смешной нос, как будто длинноватый для маленькой мордочки, и от этого она похожа на носатую обезьяну, только пятачок чёрный и кожистый. При сосании пятачок забавно елозит вверх-вниз, и круглое левое ухо подёргивается.
– Как она эту жесть пьёт? – шепчет Кир.
– А что, смесь невкусная? – интересуется Азамат.
– Ма язык чуть не сожгла, – поясняет Кир. – Я и не знал, что духовничья сила жжётся.
– Сила? – удивляется Азамат, и мы в общих чертах рассказываем ему, к чему пришли в итоге.
– Хм-м, – Азамат потирает подбородок. – А не может ли так быть, что молоко для них – всего лишь носитель, а сила собственно и составляет пищу?
Я прикидываю, как бы можно было это проверить.
– Айш, а ты можешь напускать силы в воздух?
– Э-э, нет! – пресекает мой эксперимент Кир. – Мы уже так утёс снесли разок. Не надо. Ну или хотя бы пускай Атех пробует сначала, она максимум несколько кочек сровняет.
Употребив свои восемь процентов от массы тела, кошечка принимается чавкать, широко разевая рот, и Чача тут же подаёт мне влажную тряпочку этот рот вытирать, потому что он по периметру весь в молочной смеси.
– Теперь надо потереть, – Чача встаёт на колени передо мной и принимается довольно активно натирать и прочёсывать котёнку спину. Котёнок в ответ издаёт что-то среднее между рычанием и хрюканьем, протяжное и гнусавое, а потом булькает и стихает. – Вот так, – довольно резюмирует Чача и оставляет зверя в покое. Зверь выглядит не лучше и не хуже, чем до кормления. Во всяком случае, дырку в желудке ей наша адская смесь не прожгла.
