заботясь о том, как это выглядит со стороны.
– Я устала думать за всех, – кричала она. – Мне надоело исправлять ваши ошибки и видеть недовольство на вашем же лице. Я не помню, когда последний раз была в отпуске, как любой нормальный человек. Видеть не могу больше эту бездарную работу, за которую мне же ещё приходится отвечать.
Она не успевала понять сама то, что говорит осипшим от напряжения голосом. Главное сейчас было выплеснуть всё, что клокотало внутри, чтобы оно не подкатывало неприятной тошнотой к горлу, не давило на неё и не сводило с ума. А слова при этом были только средством, и она не стеснялась в выборе их.
Виталий Сергеевич хранил стойкое молчание, пока бешеный поток слов не стал потихоньку ослабевать. Кажется, он воспринял как должное такой контрастный утренний душ, и где-то в глубине сознания Алина Викторовна была благодарна ему за то, что он молчит. Голос её совсем охрип, но, прежде чем бросить трубку, она всё-таки не забыла о ближайших перспективах и дала чёткие указания на этот счет:
– Ждите на своем рабочем месте и ничего не предпринимайте без меня! Скоро буду, – отрезала она, чувствуя совершенную пустоту внутри.
Ей удалось избавиться от всего, что взвинчивало нервы, но от этого ничуть не стало лучше. На место раздражения пришли апатия и слабость, а горло сдавил неприятный спазм. Она попробовала откашляться и что-нибудь сказать, но у неё получился лишь приглушённый хрип. Значит, и голос перестал слушаться её! Тётушка бессильно опустилась в кресло, машинально скомкав всё ещё находящийся под рукой детский платок. Зачем ей идти сейчас на работу? От её появления в таком состоянии пользы будет намного меньше, чем вреда. Наверное, всё-таки стоит взять больничный и отложить на некоторое время все дела. Только как это сделать? Именно теперь, когда ситуация обострилась до крайности и её присутствие необходимо, как никогда.
Она тихо застонала, устало закрыв глаза. Очутиться бы сейчас где-нибудь на необитаемом острове, чтобы не видеть и не слышать никого! Это было её последней более или менее явственной мыслью, после чего всё смешалось, и наступило глубокое забытьё.
* * *
– Значит, Максу плохо? И ему нужна наша помощь? – сидя в кровати, Лерка пыталась спросонья понять, откуда Светлана знает, что они здесь, и почему нужно разговаривать шёпотом, так чтобы ни в коем случае не разбудить сестру.
– Да… Поэтому Серафима Игнатьевна и послала меня за тобой, – в лунном свете примостившаяся в ногах у девочки ночная гостья казалась чем-то вроде видения, и Лерка готова была поклясться, что она спит и видит странный сон.
– Но почему нужно делать все тайком? Разве ни Тоне, ни тете Полине нельзя ничего доверять?
– Конечно можно и даже нужно, но… только не сейчас.
Лерка вздохнула: сама мысль о том, что она останется совсем одна, никак не хотела укладываться у неё в голове. А страшнее всего было то, что даже сестры не будет рядом. До сих пор они ни разу не разлучались друг с другом.
– Ты можешь и не соглашаться, – Светлана взяла детскую руку в свои ладони и осторожно погладила её. – Только тебе решать, как поступить.
– Но почему же мы не можем пойти туда все вместе? – в Леркиной душе всё ещё теплилась лёгкая искорка надежды.
– Потому что там не ждут и не могут принять всех нас. Попасть в детство, пусть и в чужое, позволено только ребёнку. Да и то ненадолго.
– А если Тоня с тётей Полиной проснутся и заметят, что я пропала?
Светлана решительно качнула головой, давая понять, что такое ни в коем случае не должно случиться:
– Тебе нужно вернуться раньше, чем это произойдёт.
Лунный свет по-прежнему сочился сквозь окно, наполняя всё вокруг своим таинственным мерцанием, а мириады звезд, развешенных на чёрном небосводе, казались маленькими фонариками, к которым хотелось прикоснуться и, качнув их, услышать далёкий нежный звон. Внезапно одна звезда сорвалась и яркой искоркой скользнула по бархату ночи. Светлана протянула обе руки, словно желая полной пригоршней зачерпнуть лунный свет, и искорка вдруг затеплилась в её ладонях.
– Говорят, желание сбывается, если видишь падающую звезду. Вот, это для тебя…
Лерка напрягла шею, пытаясь как можно лучше разглядеть, что же там блестит, но огонёк медленно угас, и в комнате опять стало холодно от голубоватого лунного полумрака.
– Возьми с собой и смотри не оброни по дороге! – Светлана бережно вложила ей в руку что-то гладкое и твёрдое, похожее на маленький камушек, но только очень тёплый, словно его разогрели на солнце или на печи. – Я дам тебе знать, когда пора будет возвращаться. И тогда ты оставишь всё и поспешишь обратно. Обещай мне это!
Лерка молча кивнула. Камушек приятно грел ладошку, и ей вдруг стало стыдно и за свой страх, и за свои сомнения.
– А как я смогу его там отыскать? И что, если он не захочет вернуться?
– Главное делай то, что в твоих силах, и… будь осторожна!
– Хорошо. Я постараюсь!
* * *
Резкая боль в глазах заставила Лерку зажмуриться и вытереть кулачком побежавшую по щеке слезу: дневной свет ослепил её так, будто она вышла из полной темноты и внезапно увидела солнце. В голове звучали обрывки каких-то фраз. «Подожди, я ведь не сказала, что делать, если… Это очень важно… Ну, погоди немного… Лера, куда же ты?!… Так я и знала, что этим все закончится…» Голос Светланы растаял где-то вдали, и Лерка почувствовала себя совершенно одинокой. Предательские слёзы потекли и по второй щеке. Трудно было сказать, виноват ли в этом только солнечный свет или что-то другое щипало ей изнутри глаза.
– Фу ты, девчонка какая-то! Сидит и ревёт в нашей беседке… Откуда она тут только взялась?
– Подумаешь, как страшно! Пусть дует отсюда. Это наш штаб, а она может плакать и в другом месте.
Двое мальчишек вынырнули из кустов и направились к беседке, в которой сидела Лерка, хлюпая носом и размазывая непрошеные слёзы по щекам.
– Эй, слышишь, что тебе говорят? А ну, давай отсюда! Да побыстрее!
– А где написано, что это ваша беседка? – Лерка перестала реветь и угрюмо взглянула на чужаков, не желая ни за что уступать, хотя их было двое, а она одна, да к тому же ещё и девчонка.
– Может быть, ты знаешь пароль? – один из чужаков, повыше и посмуглее, пнул ногой подвернувшийся ему под ноги камушек, так что тот со свистом улетел в траву, и с важным видом надвинул на глаза кепку.
– Нет,
