здесь поблизости жадных родственников. Если в этом вся премудрость, так стоило ли тогда в институте штаны просиживать? Заехал бы сразу в такие вот глухие края, где родичам меня не достать, и трудился бы себе на здоровье, шагал бы от победы к победе. Такая вот… гипотенуза.
— Работать вам тут легко будет, — заверил меня Кувалдин на прощание. — Филипп Иваныч всему тут на вечные времена дал ход. Теперь только не ленись подмазывать, чтоб нигде не заедало и не скрипело. Без родичей вам тут не жизнь будет, а малина!.. Ну, отдыхайте, утром покажу вам запань и все наше хозяйство.
Он крепко тряхнул мою руку, пошел к двери, но на пороге вдруг живо обернулся и сказал со смехом:
— А я, как чуял, наобещал тут кой-кому из настырных своих родичей сорок бочек арестантов: так приперли, не было сил-возможностей отказать. Они теперь спят и сны золотые видят… Ну и рожи у них завтра утречком будут!
Кувалдин фыркнул и плечом толкнул дверь.
ПЕРВОЕ ДЕЛО
Я стоял у окна своей первой инженерской квартиры и курил перед сном, разглядывая от нечего делать поселок, куда приехал всего час назад.
Со стороны реки доносился невнятный гул сплоточных станков. Это на запани работала ночная смена. Я попытался на слух определить, как там идет сплотка, но из этой затеи ничего не вышло: до запани было далековато, да и шум в поселке мешал. Где-то горланило неусыпное радио, за соседним домом слышался девичий визг, в конторе бубнили по телефону, два парня посреди улицы все выясняли и никак не могли выяснить своих отношений: ругательства они выкрикивали громко и разборчиво, а все остальное мямлили, так что никак нельзя было понять, чего же они не поделили.
Что ждет меня здесь? Долго ли я тут проживу: год-два, а может, и добрый десяток лет? И скоро ли добьюсь успеха? В том, что рано или поздно, а успех мне обеспечен, я тогда просто не сомневался.
Пожалуй, я побаивался лишь одного: как бы мне на первых же порах не подвернулось на работе что-либо шибко заковыристое из гидравлики или электротехники, чего я не одолею в одиночку. Вдруг не отыщу в своих конспектах и справочниках нужную формулу или хитроумную схему и опозорюсь при всем честном народе. Да, одного лишь этого я тогда и опасался.
Поселок притаился в северной белесой ночи, глазел на меня слепыми своими окнами и прикидывал, что я за человек. Так мы и приглядывались друг к дружке, как бы выжидая, кто сделает первый ход.
Я докурил папиросу, швырнул окурок в форточку и совсем уж собрался ложиться спать, когда в сенцах прошелестели вдруг торопливые вкрадчивые шаги и замерли у моей двери. Так ходят студентки-первокурсницы, возвращаясь поздно вечером в общежитие с затянувшегося свидания. В дверь тихонько постучали.
— Кто там? — крикнул я. — Входи, открыто.
В сенцах, мне послышалось, коротко всхлипнули. Я распахнул дверь и увидел перед собой женщину лет тридцати с небольшим, наспех одетую, растрепанную, со свежей царапиной на щеке. Похоже, она уже спала, когда какая-то недобрая сила подняла ее с постели и бросила к моей двери.
Мы встретились глазами, и женщина поспешно отвернулась. Одна рука ее была бессильно опущена, а другой она придерживала на груди разодранный ворот кофточки. Ночная гостья моя упорно молчала, но вид у нее был такой, будто я и сам по себе, без всяких разъяснений, должен бы знать, кто она и зачем посреди ночи пожаловала ко мне.
— Вам кого? — почему-то шепотом спросил я.
Она все так же молча и, как показалось мне, привычно шагнула через порог и немо застыла возле печки. Я все ждал, что женщина скажет наконец-то, какая напасть привела ее ко мне, но она лишь плотней запахнула кофточку, прислонилась к холодной печке и сухо, как бы по обязанности, всхлипнула.
— Так что же у вас? — недоумевал я, теряя терпение. — Какое дело ко мне?
Она удивленно вскинула на меня глаза и сказала хрипловатым, впрочем не без приятности, голосом:
— Да все то же. Мужик мой опять напился.
Я решил было, что женщина просто ошиблась дверью. Но весь вид ее говорил, что она распрекрасно знает, к кому пришла. Последние сомнения на этот счет улетучились, когда она попросила:
— Товарищ начальник, приструните моего мужика. Опять дерется!
— Неужели дерется? — усомнился я, чтобы выгадать время, решительно не зная, что же мне теперь делать.
— Еще как! Вот гляньте.
Она разжала пальцы, кофточка ее распалась, и чуть пониже ключицы высветился большой синяк с кровоподтеком — крупный такой синячище.
Вот тебе и электротехника! Я боялся непролазных формул или какой-нибудь мудреной автоматики, а жизнь подсунула мне для начала примитивную семейную драчку. Стоило ли ради этого институт кончать?
— Да я-то здесь при чем? — выпалил я сердито. — Что мне с вашим синяком делать? Идите к врачу!
Женщина недоуменно покосилась на меня, словно мы говорили с ней на разных языках.
— Филипп Иваныч всегда в порядок приводил моего мужика, — всхлипнув, сказала она. — Ерохины мы… А теперь вы заместо Филиппа Иваныча. Так что…
Она не договорила, но я и так уже стал кое-что понимать. Судя по всему, начальник запани приучил тут сплавщиков идти к нему не только по делам производственным, но и с такими вот семейными дрязгами. А теперь вездесущий Филипп Иванович заболел, и порядок его непутевый по наследству достался мне, техноруку запани и заместителю начальника. Хочешь не хочешь, а я должен был как-то распутать семейную эту неурядицу и, кажется, даже помирить драчливых супругов. Только этого мне для полноты жизни и не хватало!
Если б вздорное это дельце всплыло неделю-другую спустя, когда я малость уже пообвык на новом месте и пообтерся в начальственной своей должности, я бы наверняка играючи справился с этой плевой задачей. Но, как на грех, семейная эта баталия свалилась на меня еще накануне первого моего рабочего дня здесь, была даже не первым, а скорей нулевым делом во всей моей новой инженерской жизни.
За пять лет учебы в институте меня пичкали многими науками, начиная с высшей математики и кончая техникой безопасности. Я перерешал кучу задач, выполнил с десяток курсовых проектов, рассчитывал мосты и подпорные стены, чертил эпюры изгибающих моментов и хитроумные линии влияния, проектировал плотины и сплавные рейды и делал уйму других проектов и расчетов. Но мирить подравшихся супругов нас никто не учил, мне и в голову никогда не приходило, что это входит в круг моих обязанностей, и теперь я
