воспринято Им не внешне, не призрачно, а реально и материально от Приснодевы. В Акафисте, шедевре византийской богородичной гимнографии первой половины VII в., эта идея выражена наиболее ярко в наименовании Девы Марии «одушевленным храмом»: «Поющее Твое Рождество, воспеваем Тя яко Одушевленный Храм, Богородице, во Твоем бо чреве обитал содержаяй вся рукою Господь». Именно эта идея выражена Ансельмом на сухом латинском языке. Конечно, поскольку греческого языка он не знал, нет никаких оснований предполагать, что Ансельм был знаком с византийской литургической традицией. Однако его молитвы вдохновлялись тем же Преданием древней Церкви, которым вдохновлялись Георгий Писида и Роман Сладкопевец. Завершалась молитва Ансельма особым прошением о даровании достойного причащения: «Посему даруй, Господи, да не будет мне [причащение] в суд и во осуждение, но в превечную радость спасения, да во время благопотребно приведет мя от века и сподобит достигнути отечества Твоея светлости, да в украшении Его узрю Царя всех веков и волю Господню со всеми святыми твоими ангелы. Аминь»[240]. Прошение (по замечанию А. Вильмарта) перекликается с третьей молитвой перед причащением Римского Миссала, автором которой является Фома Аквинский. На основании терминологического анализа исследователь пришел к выводу, что прошение написано под влиянием обычной богослужебной Псалтири, ибо молящаяся просит о том, чтобы увидеть «волю Господню» в соответствии с выражением, принятым в ΧΙ в. в Римской, Амвросиевской и Мозарабской Псалтири, а не «радость Господню» в соответствии с Тридентским бревиарием[241].
Вторая и пятая молитвы Ансельма также представляют собой молитвы перед причащением. Оба текста чрезвычайно многословны, что составляет отличительную особенность молитвенных творений епископа Ансельма Луккского. В первой молитве молящаяся просит Христа о достойном причащении, как бы ссылаясь на многочисленные примеры из Евангелия, в частности, на слова Спасителя «Аз есмь путь, истина и живот» (Ин. 14:6) и на покаяние блудного сына (Лк. 15:18). На воспоминании слов Христа строится весь диалог с Ним в тексте молитвы: «Рекоста истина Твоя: Царство Божие внутри вас; мы же видим, яко царствует недруг. Молитва Твоя ко Отцу бысть: Да приидет Царствие Твое, да будет Воля Твоя, яко на небеси и на земли; но Ты не был услышан. Каковым же дерзновением аз возопию к Тебе? Но Ты рек: вопиши ко Мне, [но] не призываеши в правде? Рцы ми: елико хощу от тебе на земли? Благовествовах и благовествую веку и всей славе его. Ты веси, яко в Тя токмо верую, о тебе радуется дух мой…»[242]. Завершается молитва предвкушением милости Христовой словами пророка Иезекииля (Иез. 55:9).
Пятая молитва содержит покаянное прошение, в котором присутствуют мотивы, общие для рассмотренных выше текстов. Однако в этой молитве в большей степени затронута богословская тема, связанная со снисхождением Сына Божия с небес до ада для спасения грешников. В молитве говорится: «Ты бо еси Сам… пред Которым трепещут ангели, преклоняются архангели». По справедливому замечанию А. Вильмарта, эти слова являются очевидной парафразой из Римского канона мессы перед «Sanctus». В начале молитвы акцентируется контраст между грешником и Вседержителем, преодолеваемый любовью Христа, Который воплотился от Девы, сошел во ад и умертвил смерть[243]: «Вем Тя, ад разрушившаго и смерть умертвившаго»[244]. Общехристианская идея о том, что воплощение Христа, Его смерть и воскресение позволяют грешнику приступать к причащению в силу произошедшего восстановления и грядущего обожения человечества, находит в молитвах Ансельма непосредственное выражение. Правда, эта мысль раскрывается Ансельмом не вполне четко, скорее постепенно, при помощи повторений и смиренных, в чем-то эмоциональных прошений. Очевидно, автор учитывал психологию своей пасомой – маркграфини Матильды. В этом смысле византийские молитвы перед причащением предлагают гораздо более насыщенный богословскими идеями и гораздо более краткий по форме образец. Например, молитвы св. Василия Великого «Владыко Господи Иисусе Христе Боже наш, источниче жизни и безсмертия» и «Вем Господи, яко недостойнее причащаюся», молитва Симеона Метафраста «Едине чистый и нетленный Господи» или стих Симеона Нового Богослова «От скверных устен, от мерзкаго сердца», будучи несравненно более краткими, чем молитвы Ансельма, в гораздо большей степени обогащены богословским содержанием и парафразами из Священного Писания. Однако, как византийским молитвам, так и молитвам Ансельма свойственна единая богословская основа. Это парадоксально, учитывая, что Ансельм не знал византийской литургической традиции и составлял свои молитвы в период напряженной полемики между греками и латинянами о способе совершения Евхаристии (спор об опресноках).
Третья и четвертая молитвы Ансельма, обращенные к Деве Марии, в сущности, повторяют первую. Из текста молитв становится ясно, сколь важное значение отводил в своем духовном руководстве Ансельм личному покаянию и заступничеству Девы Марии. В этих молитвах отсутствует мотив, характерный для итальянских мистиков XIV в., в частности для Якопоне да Тоди или Екатерины Сиенской, мотив, предполагавший духовное соучастие и сопереживание плачу Девы Марии перед Крестом[245]. Ансельм предлагал Матильде обращаться к Деве Марии, ибо Приснодева усыновила всех немощных грешников: «Удостой, Милосерднейшая Госпоже, приложить Твои спасительныя руки к моим скорбям и пластырь твоего успокоения прилепить к моим ранам, яко Ты еси едина надежда моя по Спасении Божьем, Сыне Твоем Иисусе Христе»[246]. Однако следует отметить, что в христианской традиции уже до XI в. признавалось чрезвычайно важное духовное значение плача Девы Марии при Кресте как примера верности покинутому всеми Христу, как знаку духовного единства Спасителя и Приснодевы. В византийской традиции с X в. существовал знаменитый канон на плач Пресвятой Богородицы, написанный Симеоном Логофетом, читаемый на повечерии Великой Пятницы. Для Ансельма Луккского присутствие Девы Марии возле Креста и усыновление Ею апостола Иоанна, как уже отмечалось выше, становилось знаком всеобщего усыновления.
Молитвы Ансельма, в отличие, например, от подобных текстов итальянских мистиков XIV в., перегружены скрытыми цитатами из Священного Писания, причем не только из Евангелия, но и из Ветхого Завета. Эта черта свидетельствует о том, что Ансельм как мистик в несравненно большей степени принадлежал еще старой традиции латинской патристики посткаролингской эпохи, чем мистической традиции Высокого Средневековья, символами которой станут Бернард Клервосский или Иоахим Флорский. Например, фраза из покаянной молитвы Манассии повторяется в текстах дважды: в третьей и в четвертой молитвах. «Согреших паче числа песка морскаго и несмь достойна внити в число раб твоих»[247], – говорится в третьей молитве. “Аз есмь, иже согреших паче числа песка морскаго»[248], – исповедовалась Матильда в следующей, четвертой молитве.
На основании молитвенных текстов, написанных Ансельмом для Матильды Тосканской, следует признать его мистику традиционной для бенедиктинской посткаролингской традиции. Его молитвы пропитаны духом монашеского богослужения, псалмопением. Они также пропитаны богословскими идеями, характерными для патристической литературы и для византийской литургической традиции. Вместе с тем
