Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 123
И опять они ликовали, пилигрим, и кто-то кричал от радости, кто-то – от ярости. Мертвые начали ломать обгорелый столб с почерневшей Анелидой, у чьих ног лежало существо, зачатое, но не родившееся, скрючившееся от жара, когда в Зал собраний вбежал один из тех учеников, что оставались в Деревянной обители, и закричал:
– Святой! Святой! Хасчек… учитель Хасчек сбежал!
Заслышав эти необдуманные слова, толпа начала роптать, потому что страх снова охватил мэтрэгунцев, и все они повернулись к Таушу.
– Откуда ты знаешь, мальчик?
– Я вошел в хижину, – был ответ.
– В мою хижину?
Ученик отвел взгляд.
– Я тебе велел дверь сторожить, а не входить.
Ученик не смел посмотреть святому в глаза. Тауш собрал свою живую и мертвую свиту и отправился в Деревянную обитель в лесу. Мэтрэгунцы потянулись следом за святым, так что от толпы стало тесно на улицах и в узких переулках, но от страха они все больше медлили и в конце концов замерли в испуге у крепостных стен. Там они простояли несколько часов, пока один из учеников не вернулся с новостями. И вот что он рассказал…
Когда святой прибыл в Деревянную обитель, вошел он в хижину один, но не пробыл там долго, а вышел очень подавленный и сел на бревно, что лежало посреди двора. Ученик, который принес весть об исчезновении учителя Хасчека, потом рассказал со стыдом, что, снедаемый любопытством, он заглянул в хижину святого Тауша, но она оказалась пуста – там не было никаких следов негодяя. Ученик оттуда вышел и увидел в долине дым, который поднимался из Зала собраний – густое облако, воняющее паленой плотью, – и бросился со всех ног к Мандрагоре, чтобы сообщить недобрую весть. Тауш не рассердился на парнишку и не стал его наказывать – главное, сказал он, что ученик быстро во всем признался, и так у них будет возможность побыстрее поймать Хасчека.
Дружина Тауша бросилась в погоню и как следует прочесала лес, но им не пришлось идти слишком далеко – вблизи от обители обнаружили ученики дыру, похожую на рану, сквозь которую просачивался не’Мир: смердело оттуда дерьмом, путник, и таков был путь, которым учитель Хасчек вернулся в свой мир. Собрались они все вместе с Таушем, окружили эту черную пасть, что разверзлась в земле, поглотив зеленые заросли и несколько деревьев наполовину. Изнутри дул ветер, теплый и смрадный; перед ними простиралась пустота, заполненная затхлым воздухом не’Мира. Они не сходили с места три дня и три ночи, трудились, повествуя, пытаясь закрыть проход в не’Мир и разгладить складки на холсте Мира, а потом все вместе отправились в Мандрагору и рассказали мэтрэгунцам то, что я тебе сейчас рассказал, – и вот так, путник, я и сам узнал потом, позже, от нескольких мэтрэгунцев, историю о том, как из Мандрагоры изгнали зло. Теперь ты ее тоже знаешь.
Глава двадцать вторая
В которой мы узнаем, как жилось в Мандрагоре под управлением святого Тауша, до самой последней его скырбы, коя произошла из не’Мира
Годы текли в Мандрагоре один за другим, и люди были довольны своей жизнью. Приезжали путники со всех краев, чтобы своими глазами увидеть маленький город, в который святой Тауш превратил простое село под названием Рэдэчини, а тех, кого раньше поносили, над кем издевались из-за их выдуманного происхождения, теперь любили, и стали они знаменитыми, потому что дали кров святому из Гайстерштата и потому что он сам их любил. Многие приходили, смотрели и уходили; кое-кто оставался, покупал дом и начинал вести хозяйство в Мандрагоре, потому что жизнь в городе сделалась бурной, как океан, и дела у торговцев шли отлично. Мэтрэгунцы, по настоянию святого, переменились, стали не такими прихотливыми и подозрительными, и самые разные люди из разных краев начали селиться в Мандрагоре, а за пределами городских стен потихоньку вырастало то, из чего вырос нынешний округ Медии, среднее кольцо Альрауны. Школа разрослась, построили старый лазарет, и жизнь в Мандрагоре начала так бить ключом, что можно было подумать, будто ты попал за великую реку и оказался при дворе самого короля.
Призванные Таушем мертвецы исчезли; никто не знал, почему и как, но святой как будто в них больше не нуждался, и они вернулись туда, откуда пришли, к облегчению тех, кому довелось углядеть в странной свите Тауша усопшего отца или деда. Но люди не забывают об увиденном так просто, и Тауш стал легендой, мифом, преданием и историей еще при жизни, он упоминался почти в каждом городе Ступни Тапала – у ярко горящих очагов в одиноко стоящих трактирах, в играх малышей в затерянных селах, в девичьих грезах и юношеских мечтах о подвигах.
Но Тауш мало кому показывался на глаза. Годы шли, и все больше учеников решали подняться в Деревянную обитель на горе, куда удалился святой и откуда он надзирал за Мандрагорой. В орден вступали в десять лет, служили, а потом ждали, чтобы в семнадцать-восемнадцать лет отправиться странствовать по Ступне Тапала, по дорогам, которые проторили когда-то Мошу-Таче, Тауш и – если позволишь, пилигрим, – Бартоломеус, а также бедолага Данко Ферус, чтобы отыскать села, которые можно будет окружить крепостной стеной и возвеличить. Лишь время от времени святой спускался из леса, садился на пень на опушке и глядел на Мандрагору в долине, а что при этом творилось в его душе – лишь ему одному было ведомо.
Лет через пять, когда город расцвел, Таушу пришлось впервые покинуть Мандрагору, потому как усталые вестники, добравшись наконец до цели своего пути, сообщили новость: мать святого лежала на смертном одре и готовилась отправиться в последний путь. Тауш тотчас же собрал узелок, вышел из леса, пересек Мандрагору и вышел на равнину; потом он затерялся вдали. Отсутствовал святой целый месяц, а когда вернулся, ученикам пришлось его выхаживать, потому что он очень похудел, почернел и ослаб, сделался молчаливым и рассеянным, как будто настигла его очередная скырба, но какая-то неполноценная, болезненная. Эх, пилигрим, а теперь слушай меня внимательно: здесь легенды отправляются разными дорогами, которые не пересекаются; они тянутся друг к другу, но бьют копытами, словно сердитые кони. Дело в том, что жители Гайстерштата хранят легенду о матери Тауша – дескать, испустила она дух одна-одинешенька. Даже в королевском дворце есть маленькая картина – примерно как окошко в хижине, – на которой умирающая женщина, и называется она просто: «Мать святого». Их легенда гласит, что женщина умерла одна: как ни старалась она продержаться еще немного, как ни выпрядала нить жизни все более тонкую, та делалась короче и короче – и сын ее так и не появился. Ее похоронили в Гайстерштате, недалеко от того места, где упокоились четырнадцать человек, – ты ведь помнишь, одноглазый пилигрим, как обрушилась стена и оборвала сразу множество жизней, среди которых и жизнь славного мужа вдовы, отца Тауша. Что держало Тауша вдали от мамы в ее последние мгновения, никто не знает – видишь ли, не существует легенд для всего подряд, ведь если бы было иначе, то этот миг, да-да, вот этот… ага, он уже прошел… ну да, даже тот миг обрел бы твою легенду и мою легенду, пускай он и исчез быстрей, чем мы успели его заметить, облечь в слова, и мы бы вместо того, чтобы думать о дороге и своих делах, поругались из-за легенды об утраченном мгновении. Так нельзя. Вот потому-то не все имеет свою историю, но в то же время кое-что имеет слишком много историй.
Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 123
