– А мы сможем? – робко спросила Катерина, боясь даже подумать о таком счастье для себя и Дмитрия.
– Конечно! – от обуревавших его чувств Константин не мог идти рядом, а мчался впереди по широкой лестнице. – Как только ваш муж устроится на работу, так и получит жильё. Даже у нас в доме, по-моему, была свободная комната!
В прихожей квартиры их встретила миловидная женщина средних лет, которая никак не могла наглядеться на Константина и всё приговаривала:
– Живой, какая радость, живой! То-то обрадуются маменька с папенькой! Уж они и думать боялись: белые, сказывали, на поезд напали, всех перебили. Руфина Марковна какую ночь не спит, всё бром пьет… Я, говорит, Нюша, людям не верю: мало ли о чём они болтают! Сердцем чую, жив наш Костик! Сердце материнское, оно вещее! Я уж в церковь ходила, свечку поставила, помолилась, чтоб господь спас и сохранил…
– Нюша! – простонал Константин. – Я же тебе говорил, бога нет!
– Говорил, – нехотя согласилась женщина, – но я всё же помолилась! Кто знает…
Она многозначительно замолчала.
– Нюша! – просительно тронул её за руку Первенцев. – Очнись, я не один! Благодаря этим людям я жив, здоров и до сих пор не умер с голоду. Понимаешь? А теперь их нужно накормить, напоить, дать помыться… Мы неделю в дороге!
– Лучше сначала помыться, – поправил его Дмитрий, оглядываясь на жену, которая робко присела на краешек дивана. – Мы же пообедали в вагоне-ресторане…
– Господи! – всплеснула руками Нюша и куда-то убежала.
Катерина украдкой огляделась. Комната, куда ввел их Константин, была высокой и светлой. С потолка, расписанного крылатыми голыми младенцами, спускался светильник с несколькими стеклянными рожками, в которые были вставлены не свечи, а большие стеклянные груши.
– У нас электричество, – пояснил хозяин.
Но Катерина уже встречалась с таким освещением. Однажды у анархистов они выступали в доме, в котором горело электричество. Вадим Зацепин даже объяснил ей что-то про ток…
Через несколько минут прибежала Нюша и поманила Катерину.
– Пойдём за мной, – сказала она. – Я вам ванну приготовила. Мужчинам придется помыться попозже.
– А мы пока с дороги причастимся. – Константин направился к изящному резному шкафу и достал причудливую бутылку темного стекла.
– Ямайский ром? – спросил Дмитрий.
– Да… отец из Лондона привез, – растерянно подтвердил молодой дипломат: а он-то хотел поразить провинциального рыбака заморским напитком!
Он поспешил на кухню и вскоре принес оттуда тарелку с мелко нарезанными ломтиками хлеба, между которыми виднелась какая-то белая прослойка.
– Сандвичи, – не без удовольствия пояснил Константин.
Оказывается, странный южанин не всё знает, хотя его безразличное спокойствие удивляет. Люди, до него приезжавшие из глубинки, восторженно ахали при виде их квартиры, обстановки, иностранных напитков, собираемых отцом, и подчеркнуто англизированной кухни, культивируемой матерью…
Дмитрий всё равно не запомнил, как называется эта закуска; не обращая внимания на вилки, он пальцами взял сандвич, подбросил в воздух и ловко поймал ртом. Константин завистливо вздохнул: он так не умел! Дмитрий ему всё больше нравился – своей уверенностью, независимостью, даже безразличием к их благосостоянию, стремление к которому его родителей, после долгих лет прозябания и жестокой экономии, сына тревожило – он считал, что родители "сползают в мещанское болото" и всего за полгода работы в аппарате большевистского государства – отец возглавлял отдел в том же наркомате, в котором работал Дмитрий, а мать была делопроизводителем у Луначарского они натаскали в квартиру столько барахла, сколько вовсе не было нужно нормальной большевистской семье!
Романтик и идеалист Константин считал лозунг "Грабь награбленное!" позорящим идеалы революции, а коммунистов, заботящихся о личных благах – псевдокоммунистами. Осознание, что именно его родители не соответствуют эталону истинного коммуниста, было самой большой его болью. В довершение ко всему мать завела домработницу – дальнюю родственницу из голодных поволжских краев, – иными словами, использовала наемный труд! Впрочем, сама работница была этому несказанно рада: попала из голодного ада в сытый рай, в благополучную обеспеченную семью, члены которой и дома-то почти не обедали, так что Нюша могла ещё и помогать своей дочери, оставшейся в деревне.
Сама Нюша тоже не хотела следовать идеалам Костиного аскетизма и любила поесть-попить "что бог послал". Молодой человек стеснялся приглашать к себе в гости друзей и сотрудников из менее обеспеченных семей, хотя многие из них относились к таким вещам философски и цитировали народную поговорку: "У кого власть, у того и сласть"!..
А Катя впервые в жизни сидела в господской ванне, воду в которой она, беспокоясь о ребенке, сделала попрохладней. В другое время налила бы такую горячую, чтоб не только грязь – кожа слезла!
Она не могла оторвать глаз от стен, покрытых белыми изразцами, от зеркал, от всевозможных красивых пузырьков с кремами и одеколонами. Нюша дала ей диковинную вещь – жидкое мыло, так что впервые за много дней пути Катя смогла как следует промыть свои длинные густые волосы. С ними всегда была морока, но отрезать косу на манер городских модниц? Дмитрий даже думать об этом запретил!
Чтобы достигнуть желаемой чистоты, Катерине пришлось дважды поменять воду – спасибо Нюше, показала, что и как… Хотя особой хитрости нет: кран горячей воды, кран холодной воды… Почему селяне себе такого не делают? Баня, конечно, лучше ванной: парная, веник – исхлещешь себя, кожа точно у новорожденной, дышится легко, ещё чуть – и полетела бы! Но баню каждый день топить не станешь, а тут только краны открыл – и вс готово!
От пришедшей после ванны чистоты и легкости взгрустнулось вдруг Кате о доме, и захотела она не платье надеть, что покупал ей муж, впервые в жизни испытывая удовольствие от приобретения женских вещей, а свое домашнее, что лежало чистым в отдельном узелке с той поры, как она ушла из родного села. Она надела юбку домотканую и белую сорочку, узор на которой сама вышила крестом…
Одно плохо – волосы никак не хотели сохнуть. Не станешь же по чужому дому расхаживать с полотенцем на голове! Кое-как заплела мокрую косу не туго, чтобы высохла побыстрее, да и вышла в гостиную. С удовольствием подметила радостное удивление в глазах мужа: до чего же хороша у него Катюша, всякий раз по-новому! Скосил глаза на Константина – тот аж привстал от восхищения. То-то же, знай наших!
Выход Кати совпал с появлением другого лица – главы семейства Первенцевых Аристарха Викторовича. Нюша успела позвонить ему, что нашёлся сын, живой и невредимый, что зря они боялись… Первенцев-старший срочно отменил совещание и помчался домой – он чуть было не поверил в худшее. Из разных дверей они вошли в комнату: Катерина и какой-то незнакомый ей человек с усами и бородкой клинышком.
– Здравствуйте, – сказал человек, не сводя с Катерины изумленного взгляда. – Вы… кто?
