Она грустила. И мечтала о том, чтобы он оказался рядом.
Впрочем, ее подавленное настроение можно было списать на беспокойство, которое свалилось ей на плечи с тех пор, как она приехала к отцу. Их встреча расстроила ее еще больше, чем она ожидала. Камиль была шокирована тем, в какой маленькой, захудалой квартирке он живет. В ее воспоминаниях отец был сильным, красивым, улыбчивым человеком. В реальности все оказалось иначе.
Неудивительно, что короткие письма от него приходили так редко. Фабрис Дэверо просто прятался от своей дочери в надежде, что она не узнает, каким он стал, насколько изменился.
В отличие от ее матери, которая из успешной балерины превратилась в прекрасного, востребованного хореографа, отец перебивался обучением танцам во второсортных кружках, становясь все более одиноким, теряя присущую ему энергичность и любовь к жизни.
Но особенно потрясло Камиль его сожаление о том, как беспечно он позволил разрушиться своему браку...
— Я очень скучаю по твоей маме, — признался Фабрис. — С моей стороны было непростительным безумием отпустить ее.
— Но вы ведь не были счастливы вместе... — попыталась успокоить его Камиль.
— Мы с Лэйн наделены редкостными артистическими темпераментами. А это никогда не идет на пользу семейным отношениям. — Он покачал головой. — Да, мы много ругались и ссорились. Но в глубине души любили и уважали друг друга. — Его глаза увлажнились. — Не понимаю, как мы могли забыть об этом.
Горькие слова отца больно ранили Камиль. Как же он смог так опуститься? Почему все эти годы жил, жалея о разрыве, и ничего не делал? Чем больше она думала об этом, тем больше хотела знать, чувствует ли себя настолько же одинокой ее мать.
Лэйн Салливан работала на износ. Камиль всегда гордилась ее успехами в профессии. Мать была для нее идеальным примером того, чего способна достичь в жизни талантливая, энергичная женщина. А вдруг она намеренно изнуряет себя, чтобы заполнить пустоту, чтобы не вспоминать о том, что ее брак не сложился?
Может быть, ее родители совершили ужасную ошибку, расставшись?
Но была и еще одна проблема. Размышление о судьбе родителей заставляло ее думать о Джонно... и том, как ей плохо с тех пор, как она порвала с ним.
Он держал слово. С их последней встречи они больше не общались, если не считать денежного перевода, пришедшего от Джонно после того, как он продал бычков.
Может быть, и она совершила фатальную ошибку? Суждено ли ей, подобно отцу, провести всю жизнь в тоске и одиночестве?
Подошел официант. Девушка заказала бокал «божеле», поскольку была уверена, что это единственное французское вино, название которого она может правильно произнести, потом тяжело вздохнула и осмотрелась.
Раз уж ей пришлось потратить столько сил на поиск этого кафе, надо получить от него максимум удовольствия.
В дальнем углу молодой пианист наигрывал медленную, грустную блюзовую мелодию. Но Камиль и так чувствовала себя одинокой и расстроенной, поэтому решила почитать занятные записочки, в изобилии прикрепленные к серой обивке стен. Заинтригованная, она подалась вперед.
Среди общего беспорядка ей бросилась в глаза выцветшая фотография, одна из тех, что обычно вклеивают в документы. На ней было написано «Джулиан, Англия». Рядом висела золотистая фольга, на которой розовыми чернилами было выведено «C'est la vie la Paris»[2]. Какой-то Тобиас из Швеции оставил набросок довольно откровенного изображения полуодетой женщины, опершейся на стойку бара.
Камиль как раз собиралась переключиться на открытку от «Пола и Паскаля», когда зазвонил ее мобильный. В ту же секунду к ней подошел официант с заказанным бокалом вина.
— Спасибо, то есть merci[3], — поблагодарила она официанта и положила несколько монеток евро на тарелку. Ее телефон остался в кармане пальто, которое теперь висело на спинке ее стула. Она ощупывала карманы несколько секунд, прежде чем сумела отыскать мобильный.
— Да. То есть bonjour[4].
— Это Камиль Дэверо?
Мужской голос в трубке, по-австралийски тягучий, показался ей очень знакомым.
— Джонно? — Девушка судорожно ловила воздух ртом. — Как... как у тебя дела?
— Хорошо. Спасибо. У тебя как? Как там Париж?
— Париж... очень красив. — Она была так рада поговорить с ним, что с трудом подбирала слова. — Тут все такое... такое...
— Французское? — подсказал Джонно.
Она рассмеялась.
— Да, точно. Париж очень французский город. Джонно, ты даже не представляешь, какое счастье говорить с тобой. — Как только слова слетели с ее губ, Камиль ощутила, что густо краснеет. Она не хотела, чтобы он услышал в ее тоне радость. Ведь именно она его бросила. Надо соответствовать выбранной роли.
Но он застал ее врасплох. Поэтому она не успела собраться с мыслями. Девушка страдала от одиночества и очень скучала по дому, который был так далеко. А еще ей было жаль отца. Ей хотелось, чтобы Джонно оказался рядом.
Но слава богу, он был далеко. Иначе она бросилась бы ему на шею и все испортила бы, выставив себя к тому же полной идиоткой. По телефону говорить гораздо безопаснее, зная, что он сейчас на другом конце света. Она представила его сидящим за письменным столом в кабинете в «Райской долине».
Ей сразу захотелось домой, что было глупо. Ведь она видела мысленно не свой, а его дом. Вот Джонно устроился за дубовым столом, рядом лежит стопка отчетов с фондовой биржи в красной папке. У него за спиной в углу — компьютер, в котором хранятся все файлы. На стене справа — карта пастбищ «Райской долины» с планом использования участков и указанием тех, которые надо оставить под парами.
Из окна открывается чудесный вид на склон, поросший травой, сбегающий к пруду, в котором плещутся черные суетливые утки и крикливые гуси...
— Ни за что не угадаешь, где я сейчас, — сказала Камиль.
— И где же?
— В том кафе, о котором ты рассказывал мне. На Монмартре.
— Правда? И как оно тебе?
— Я только что пришла. Но по-моему, здесь очень мило.
— Согласен с тобой. А с отцом уже повидалась?
— Да.
Джонно молчал, как будто ждал, что она скажет что-то еще.
— И как он? — наконец спросил.
Камиль вздохнула.
— Папа очень печален. Знаешь, мне так больно видеть, как он постарел. Он плохо себя чувствует. Но главное, папа очень одинок.
— Мне жаль. — В его голосе слышалось подлинная забота. Слезы полились по ее щекам. Она вдруг ощутила такое же пронзительное одиночество, которое изводило ее отца. Камиль отдала бы все на свете, лишь бы очутиться рядом с Джонно и дотронуться до него.
