Очередь Кло, сестры — лучшей подруги — матери — психолога, часто все вместе, одновременно… Боже, как все переживают за меня!
«Я тогда считала тебя уже наполовину умершей.
Представь, одни кости, обтянутые желтой кожей! Живой труп. Я все время кричала: «Черт, Жюстин, делай же что-нибудь!» Мне казалось, что тебе осталось жить месяца четыре максимум. Я считала дни, прибавляя то один, то два, если однажды ты ела получше. Я сердилась: «Ты не сможешь жить, съедая такое количество еды! Однажды утром ты не проснешься! Вот тогда поймешь…»»
У Клотильды, кроме моей надвигающейся смерти, была еще одна проблема. Ей забивают голову только мной: Жюстин то, Жюстин се. Она является основным зрителем разворачивающейся драмы. Ее бросили, о ней забыли, ее покинули, она исчезла, стала призраком…
«Когда к нам кто-то приходит, все говорят только о ТЕБЕ! А мне не хотелось говорить вслух о твоей болезни, и мне это быстро надоело. Быть может, тут сказался мой эгоизм, но я была готова на все, чтобы привлечь к себе внимание, чтобы меня хоть чуть-чуть заметили. Я думаю, я тоже была способна заразиться твоей болезнью для того, чтобы придать себе значения и чтобы ты решилась распрощаться с ней!»
Клотильда решила тоже сесть на диету. И сделала это по двум причинам: из-за сестры, о которой только и говорят, и из-за проблем переходного возраста.
«Я тобой действительно восхищалась в тот момент, когда твоя фигура сделалась идеальной, как у модели по телевизору. Но, когда болезнь стала прогрессировать, ты стала очень некрасивой».
Моя сестра не любит говорить обо всем этом, она стремится жить полной жизнью, не думая о трудностях. Наше семейное несчастье она предпочитает скрывать от своих друзей. Ей кажется, что из-за этой истории у нее могли бы появиться сложности и друзья сочли бы ее выдумщицей, изобретающей небылицу для того, чтобы привлечь к себе внимание. Кло убеждена в том, что никто все равно ничего не поймет, и рассказывать о случае с сестрой — просто терять зря время. Сестра очень хорошо знает о том, что, если бы со мной не произошло этого несчастья, она не понимала бы смысла этой болезни и на известие об анорексии или булимии у одной их своих подруг отреагировала бы неправильно.
«Я — такая же, как и все, раньше я никогда не пыталась понять, что это такое! Зачем? Люди и не стремятся вникнуть в суть: анорексия — это потеря веса, и все тут! Твои выпадающие зубы, отсутствие менструаций, которые появились, наконец, много позже, твои волосы, которые ты утром собирала в раковине… обо все этом никто не знает! А ведь это удержало бы кого-нибудь от ошибки!»
Я получила несколько необходимых оплеух.
Я праздную три месяца со времени моего выздоровления — ровно сто дней. Я неплохо держусь…
Остается мой отец. Папа. Моя личная домашняя терапия завершится им. Образцовый отец и муж, занятый разнообразными делами, не мог найти своего места в лоне семьи, состоящей только из женщин. Критическая ситуация с дочерью наполняла его сомнениями и ощущением беспомощности. Его одолевали бесчисленные вопросы: надо ли ему уйти из семьи? Почему Жюстин повергает всю семью в состояние хаоса и ужаса? Происходит ли это из-за его частого отсутствия или, наоборот, от его присутствия? Быть может, его дочь находится в таком виде из-за спорта, которым он занимался все свободное время, а потом резко бросил?
Мучимый сомнениями, он был готов уйти, во-первых, для того, чтобы покинуть ежедневный ад, и, во-вторых, чтобы уладить проблему, источником которой считал себя. Но наш отец, как многие ему подобные, был столпом семьи: он зарабатывал необходимые для нашего выживания деньги, он руководил нашей семьей, одним телефонным звонком, как по волшебству, он решал конфликты и был головой всему. Поэтому он не мог оставить очаг. И стал искать другие решения.
— Ты не знаешь, я никогда не говорил тебе об этом, но я много раз хотел заставить тебя покинуть семью.
Никогда я не думала, что мой отец помышляет о такой альтернативе.
— Для того чтобы защитить твоих сестер и дать всем передышку.
— Передышку такой ценой?
— Мне казалось, что мы никогда не найдем выход. И мама тоже. Мы были уверены в том, что смерть уже веет над тобой. Ты делала над собой усилия, но за шагом вперед следовали два шага назад. Ты, например, соглашалась на зонд, а потом обманывла нас, выкидывая содержание мешков.
Он больше не доверял мне. Виноват эпизод с сорокой-воровкой, припрятывание еды из жадности, понемногу, тайно от семьи.
«Иногда мы думали, что ты сошла с ума. Хотели даже поместить тебя в психиатрическую клинику. Только в июле этого года я опять поверил тебе. Что-то щелкнуло и встало на место у тебя в голове во время «Тур де Франс». Ты была тогда такая счастливая! Я боялся рецидива, но надеялся на лучшее.»
Тот этап гонки «Тур де Франс» в Крёзо стал исключительным, волшебным Моментом для меня. Я вновь обрела забытые за три года эмоции. Меня официально пригласили присутствовать на старте. Весь тот солнечный день я провела среди гонщиков, познакомилась с замечательными людьми — с Виренком, с Пулидором и со многими другими. Меня приняли, меня допустили, я пользовалась чудесной привилегией проходить в техническую зону, где имели право находиться только лучшие гонщики.
С этого пресловутого двадцать второго июля 2006 года мой отец с наслаждением «постепенно, день за днем, знакомится со своей настоящей дочерью». Он терпеливо ждет момента, когда узнает ее по-настоящему. Пока он предпочитает медленно, но верно отвоевывать дочь у болезни, довольствуясь шатким равновесием. Мне-то кажется, что я по сравнению с другими продвигаюсь вперед довольно быстро…
Отец все время находит какие-то предлоги, чтобы относиться ко мне, как к больной. Наши ссоры, например, он считает проявлением моей болезни, в то время как это просто нормальные отношения между отцом и дочерью. Но он к ним не привык, да и я тоже. Это начало. Самое главное, что теперь старшая дочь решилась повзрослеть, и это для моего отца залог расцвета двух младших дочерей.
Я обошла всех. Они сказали мне каждый свою правду. Мне было необходимо увидеть себя глазами других, размышляя об этой болезни, угроза которой нависла над подростками, глухими к самым очевидным доводам, даже к вопросу выживания. Я заставила близких страдать, они мне помогли, поддержали меня. Я сделала все, что было в моих силах, и победила болезнь! Я считаю, что я выздоравливаю, я думаю о том, что произошло. И ответы на все вопросы постепенно укладываются в моей голове. Особенно вопросы, связанные с анорексией-булимией.
Можно желать нежности и любви окружающих, но нельзя подчинять себя этому чувству.
Надо соблюдать осторожность со всем, что нам не знакомо. Неизвестное может нести ужас. Когда мы не знаем сути или определения какого-то чувства, человека или явления, мы не должны позволять ему овладевать нашим телом, иначе мы рискуем потерять контроль над собой.
Это относится и к анорексии, поскольку при ней у нас появляется ощущение якобы тотальной власти над собой, а на самом деле мы ее очень быстро утрачиваем. Мы продолжаем «диету» для того, чтобы еще вернее овладеть своим телом, не понимая того, что, по логике вещей, совершенно теряем самоконтроль, и это влечет за собой опасное истощение организма. Начинается смертельная спираль.
