— А я у него портмоне из кармана, а самого кастетом в висок!
— Улов-то как был?
— Ничего! Из сберкассы шел! Приглядел я опреж, как он башли[11]со счета сымал…
— Я тоже там охотился.
— Ну и как?
— Троих за вечер.
— А барыш?
— Кругленький!
— За них попал?
— Ага! За одного!
— И сколько?
— Четвертной…
— Ого! Сколько еще?
— Пятнадцать.;
— Хрен выдержишь.
— Ништо. Вот выйду — в Одессу подамся. Там фартовому, я слышал, легче прожить.
«Шестеркам» не до разговоров. Только знай бегай. Одному воды подай напиться, второму спички принеси, третьему пайку изыщи. Все в поту, сбиваясь с ног, они носятся, угождая всем и каждому. О себе забыли. Сход для них — наказание.
«Сявки» тихонько у дверей прижались. Двое за «парашей» следят, остальные отдыхают. Горестями друг с другом делятся. Бедами своими.
— У меня вчера посылку отобрали, — жалуется лысый плюгавый «сявка» совсем молодому парню.
— У меня тоже рубашку взяли.
— Отняли?
— Ага.
— Теплую?
— Да.
— Эх, жизнь собачья, — вздыхает лысый, натягивая на лоб старенькую облезлую кепченку без козырька.
Рядом «сука» мостится. Острую мордашку в тень прячет. От глаз дальше «мушку» загораживает. Но «сявки» их вмиг чуют. Накинулись с кулаками, про обиды на «своих» враз забыли. «Суку» за душу откинули, подальше от барака. Убедившись, что поблизости «сучки» нет, на свое прежнее место вернулись, разговор продолжают.
Чифиристы и здесь не теряются. Кто-то банку принес. Другой раздобыл дощечку. Стружит на мелкие лучинки. Самый главный торжественно достает из-за пазухи пачку чая. В банку пересыпает. Осторожно. Чтобы ни одна чаинка мимо не упала. Сейчас поплывет по бараку знакомый аромат. Ох и весело будет! Все «президента» ждут. Вот-вот прийти должен. «Бугры» в нетерпении поглядывают на дверь. С минуты на минуту начнется сход.
Но вот за дверями крики послышались. Вышли на воздух «стопорилы», а тут…
— Что такое? — выскочил Шило.
— Педерастов поймали, — визгнул «сявка».
— Приспичило! — матюгался «бугор» и, сплюнув, вернулся в барак.
Двоим охальникам кто-то отвешивал громкие шлепки. Те молчали зло.
Но вот «сявка» подал условный знак:
— Тихо! Идет!
Все встали, дали дорогу «президенту». Тот, не глянув ни на кого, прошел к столу. Сел на табурет, покрытый по традиции черным сатином. Этот цвет символизировал силу, непреклонность, твердость принятого решения.
«Президент» обвел тяжелым взглядом «бугров», стоявших у стола, кивнул головой— можно сесть. Те расположились на низких скамейках. Потом глянул на воров первых, нижних нар. Положил ладонь на стол. Те стали устраиваться поудобнее. Глянул на верхние нары — там гоже затихли. Для всех остальных поднял ладонь кверху. В бараке стало совсем тихо. «Сявки» у двери встали, затаив дыхание.
— Я пришел на сход по просьбе известного вам всем Шила. Поскольку причина мне не ясна, пусть доложит он нам всем суть с голь срочного схода. Если причина эта будет несерьезной, разрешаю бараку избрать другого «бугра», а Шило вывести из «закона» и определить в «шестерки» за туфту.
Тяжелыми градинами падали слова «президента». Он хмуро посмотрел на «бугра» барака. Тот, бледнея, кусал губы.
— Говори, — приказал «президент».
Шило встал, положил руку на стол перед «президентом».
— Клянусь говорить правду и только правду! — дрогнул его голос, После этого он сделал шаг от стола. Заговорил снова: — Буза в бараке началась из-за Гнома, все вы эту паскуду знаете. Принес он пачку папирос и сказал, что получил ее по случаю приезда следователя. Я не поверил. И попросил начальника лагеря, чтоб передал следователю нашу просьбу о встрече. Он пришел…
— Ты по сути говори, — оборвал «президент».
— Я подробно все рассказываю. Как было. Так вот, оказалось, что следователю нужно найти душегуба.
— Он здесь?
— Нет. На воле. Он пришил «суку». А «сука» тот неопознанный.
— Так что ты нам голову морочишь? — вскипел «президент». — При чем здесь мы?
— Так душегуб и жмурик здесь отбывали. Это следователю установить — что два пальца обоссать.
— А зачем нам их раскрывать? — удивился «бугор» барака душегубов. И, указав пальцем с «катафалком» на Шило, сказал: — Тот, кто «суку» пришил, общего врага, доброе дело на будущее сотворил для всех нас, а ты его следователю в руки отдать хочешь, уж не продался ли ты сам?
— Да не собираюсь я никого сыпать. Я решил окрутить следователя. Темнуху напороть. Пусть поищет по всем лагерям.
— Зачем тебе это надо? Зачем тебе следователь? Почему ты его звал, не посоветовавшись со всеми?! — бледнел «президент».
— Бондарев Гному сказал, что тряхнут кентов, оставшихся на воле. Они отколовшиеся, но знают слишком много. Мне нужно, чтобы он их не трогал. Так лучше для нас всех. А обговаривать с вами уже не было времени, когда он в барак пришел. Тут не советоваться, тут самому ушами хлопать нельзя было. Если мы допустим, чтобы следователь взялся за отколовшихся, они нас с головой продадут.
— Что им есть сказать о тебе? — глянул в упор на Шило «президент».
— Мокрые дела мои знают.
— И все?
— Все. Клянись башкой!
— Если сблефуешь, сам задавлю! — Приказал «президент».
Шило замялся.
— Клянись!
— Еще кое-что припрятано. От прежнего. Гнида знает. Выдаст.
— То-то! Так и говори! За свое дрожишь! — не выдержал Мавр.
— Не только для себя. Общак это. Вместе с Шефом сколачивали. Для всех. А насчет мокрого — так не только меня, но и Дубину под новый срок могут подвести.
— Сколько в общаке? — повеселел «президент».
— Немало, — опустил голову Шило. — Деньги, золотишко имеются…
— Так бы и говорил.
— Надо от Гниды уберечь…
— Кроме него, кто об этом знает? — спрашивал «президент».
— Больше некому. Шефа угрохал Дядя.
— Точно?
— Конечно.
— Значит, следователя надо от отколовшихся увести. Нельзя подпускать их друг к другу, — оглядел всех «президент». — Гнида мог трепнуть про общак Дяде. И оба, чтоб сознательность свою доказать, могут расколоться.
