Лико Тайвиша.
– Ты не победил,– прохрипел он и тут же качнулся, а потом рухнул на доски.
Верховный стратиг подошел к распластавшемуся алатрею и, перевернув его на спину, закрыл опустевшие глаза мертвеца.
– Суд свершился,– сухо проговорил Лико Тайвиш.
Толпа взревела бодрым ликованием. Они, простые люди Кадифа, только что вынесли приговор старейшинам, и он оказался исполнен. Никогда раньше у них не было такой власти и никогда раньше они не чувствовали себя такой силой. Они, мелкие люди огромного города, лавочники и купцы, рабочие и слуги, стражи и бандиты, неожиданно оказались гражданами наделенными правом. Словно их далекие, почти легендарные предки эпохи Союза, что вершили судьбу молодого государства на общих собраниях, они подали голос, и голос был услышан.
– Свободные граждане Тайлара, трое заговорщиков, что мечтали подмять под себя государство, мертвы,– прокричал Лико Тайвиш, когда гул толпы немного стих.– Но остались те, кто служил им, кто по их воле обнажил оружие против Кадифа и Тайлара, в безумной попытке захватить над ними власть. Я говорю о наёмниках и рабах. По древнему закону, раб несет ответственность вместе со своим господин, а потому всякий из них будет немедленно предан мечу. Что же до наёмников – они лишь взяли деньги за работу, да так и не смогли её выполнить. Они бились, точнее – пытались биться с моими войсками, но больше сдавались и бросили оружие. Они не воины и не армия. Они просто получили серебро за то, чтобы казаться грозной силой. Мы проучили их. И я думаю, что урок ими усвоен. Посему я, как Верховный стратиг и их победитель, дарую им свою милость. И если вы, о люди Кадифа, согласны со мной, то они вольны идти по своим домам.
Толпа вновь притихла, но совсем ненадолго, родив из своих глубин новый громкий клич: «Отпустить!» Это слово понеслось по рядам, отзываясь тысячами и тысячами голосов. Ведь в отличие от рабов или старейшин, наёмники были такими же кадифцами как и они сами. Простыми людьми, крови которых они не желали. И вместе с этим толпа постигала ещё одну сторону власти. Сторону, неразрывно связанную с правом лишать жизни. И именовалась она «милость».
– Воины, граждане Тайлара сказали свою волю.
Солдаты тут же принялись исполнять приказ. И не только своего командира, но и собрания. На глазах толпы, они начали освобождать наёмников и резать рабов. Невольники кричали, дергались, пытались встать, но тяжелые железные цепи надежно держали их, пока воины Лико Тайвиша делали свою кровавую работу. Пара сотен скованных человек падали под ударами мечей и копий, пока другие спешили раствориться в толпе, которая встречала их все больше свистом и насмешками. Да, она даровала им жизнь и свободу. Но разве могла она отказать себе в удовольствии заклеймить позором проигравших? Конечно же нет. Ведь это слишком сильно противоречило бы её природе.
Всё было закончено быстро. И когда последний раб пал, пронзенный ударом копья, а последний наемник, лишившись веревок, затерялся в человеческом море, Лико Тайвиш вновь поднял руку и заговорил с площадью.
– Вольные граждане Тайлара, заговор против нашего государства раскрыт и предотвращен. Старейшины алатреи не смогли захватить власть. Но Синклит, всё ещё полниться теми, кто желает подчинить себе всех нас. Часть заговорщиков бежала, часть скрыта и прячется среди нас. И они ещё попробуют взять то, что считают своим. А своим они считают Тайлар! И я, ради памяти своего отца, ради своей семьи, ради своих побед и преданных мне воинов, ради всей нашей страны, наших богов и традиций, ради каждого из вас, прошу у вас права защитить государство! Сограждане, стоя тут перед вами, я, Лико Тайвиш, покоритель земель харвенов и Верховный стратиг, прошу о праве защитить то, что дорого всем нам. Я прошу о праве восстановить законы, попранные жадными лицемерами, мечтавшими растащить все государство по своим мелким уделам и обратить вас в рабов. Я прошу о праве вершить суд над изменившими законам богов и людей старейшинами и их приспешниками. Я прошу о праве вернуть на эту землю закон и справедливость! Свободные люди Тайлара, я прошу об этом праве вас. Так что, вы доверите мне такое право?
Стоявшие вокруг люди растерянно переглядывались. Им уже дали право решать вопросы жизни и смерти. Казнить и миловать. Но теперь их просили о большем. Их просили о власти. Просили о доверии, как просят равных, и они не знали, как им быть. Точнее знали, ибо этому человеку они и вправду хотели довериться. Но вековая привычка слушать мантии и их сановников сковывала их, зажимая в глотках нужные слова. Выученная покорность, запирала их волю и не давала ей вырваться наружу. Они просто стояли, изумленно смотря то друг на друга, то на полководца, не решаясь дать ему ответить.
И вдруг у толпы прорезался голос. Одинокий и не очень громкий охрипший голос:
– Мы с тобой, командир! Бери власть в свои руки!
Он прозвучал так близко от Скофы, что тот вздрогнул и закрутил головой, ища его источник. Все люди вокруг были похоже друг на друга, но его взгляд почему-то сам собой зацепился за седого одноглазого мужчину, в потертом и плохо залатанном кожаном доспехе. Вместо левой руки, у него был косой обрубок по локоть, борода на левой же щеке расходилась, обнажая уродливый зарубцованный ожог, а уши были срезаны.
Скофа не был уверен, что голос принадлежал именно ему, но он точно подошел бы этому человеку, явно отдавшему всё войне и тагме. Да, может Скофа и не видел его в «Красной накидке», но чувствовал особым чутьем прошлое этого человека. Он точно был ветераном. Крепким, несломленным и верным до самого конца. Именно такие как он, привыкшие к приказам и грубой прямоте, не умели сомневаться. Их отучали от этого война и годы тренировок. И если они что-то хотели сказать, то говорили искренне.
Если у кого-то и была смелость стать глашатаем перемен – то только у такого человека. У взращённого битвами и болью ветерана. Искалеченного телом, но не сломанного внутри.
Армия уже изменила Тайлар. Она, перестав терпеть и повиноваться обезумившей от власти и привилегий своре врагов в мантиях, открыла дверь для нового государства. И именно её сыну и должно было сказать об этом первым. Ему, выброшенному на дно жизни калеки, что так и не отрекся от своей верности. И та прямота, с которой были сказаны эти слова, словно заклятье, развеяла сковавшую людей нерешительность.
В мгновение ока, у всей толпы, у всех
