Тут Майкл заметил высокую молодую девушку, которая стояла,вцепившись пальцами в решетку, и неотрывно глядела на дом. Ее длинные,роскошные золотисто-рыжие волосы невольно привлекали внимание. Подобнобольшинству современных девиц, она была тонкокостной, очень худенькой, высокойи длинноногой. Наверное, какая-нибудь из бесчисленных кузин явиласьзасвидетельствовать свое почтение и выразить соболезнование, предположил Майкл.Разве их всех упомнишь! Пускаться в любезности с очередной родственницей у негоне было ни малейшего желания. Он поспешно отошел от окна, решив попросту неотвечать, если девушка позвонит в дверной колокольчик. Остаться наконец наединес Роуан было так приятно.
Он вернулся к кровати и опустился в кресло.
На мраморном столике лежал пистолет — большой, красивый —или, наоборот, отвратительный? Впрочем, это зависело от того, как относиться коружию. Отныне пистолет Майклу не нужен. Он уничтожил своего врага. Несомненно,пистолет следовало убрать с глаз долой, так как он порождал тяжелые видения.Глядя на него, Майкл невольно представлял, как сожмет холодную сталь, опуститспусковой крючок и всадит пулю в собственный лоб. Пытаясь отделаться от мрачныхмыслей, он перевел взгляд на Роуан и тихонько прошептал:
— Нет, дорогая, пока ты нуждаешься во мне, я этого несделаю. Вот если только с тобой что-нибудь случится… Что-нибудь…
Майкл осекся, вглядываясь в неподвижное лицо Роуан.
Больше всего ему хотелось понять, что она сейчас чувствует ичувствует ли что-нибудь вообще.
Сегодня утром доктор заявил, что больная заметно окрепла. Новзгляд ее по-прежнему оставался пустым и абсолютно ничего не выражал.
Ей продолжали внутривенно вводить питательную жидкость. Рукии ноги каждый день подолгу массиовали, а губы непременно подкрашивали помадой,причем ее любимого нежно-розового оттенка. Волосы тщательно причесывали. Майклвспомнил о Моне.
— Влюблена она в Юрия или нет, — вслух принялсярассуждать он, — я все равно ей нужен. То есть на самом деле дело вовсе нево мне. Ей нужно, чтобы в этом доме кто-то жил. Всем Мэйфейрам это нужно. И вдень святого Патрика я должен устроить прием. Должен встречать гостей у входа.Должен пожимать им руки. Да, я хранитель этого дома. И буду им до тех пор,пока…
Не договорив, он откинулся на спинку кресла, вспоминая Монуи ее поцелуи, которые стали такими сдержанными с тех пор, как Роуан вернуласьдомой. Прелестная маленькая Мона… И этот Юрий, такой смуглый, серьезный и,видно, очень умный парень. Они влюблены друг в друга.
Вероятно, Мона сейчас уже вовсю работает над планом созданияМэйфейровского медицинского центра. И, скорее всего, ей помогает Пирс.
— Надеюсь, мы не собираемся растрачивать семейноесостояние на глупые детские фантазии! — заявил Рэндалл вчера вечером.Майкл случайно услышал, как они с Беа затеяли спор прямо в коридоре. Громовойголос Рэндалла проник даже сквозь плотно закрытые двери спальни.
— Напрасно ты выходишь из себя, — ответила тогдаБеа. — Ты просто смешон со своими вечными нападками на Мону. Дело тут не втом, ребенок она или нет. Она наследница легата — понимаешь? Как в королевскихдомах. И теперь она не просто маленькая девочка. Она — символ.
Майкл вытянул ноги под пледом и скрестил руки на груди.Пистолет неодолимо притягивал его взгляд. Каким соблазнительным казался этотсеребристо-серый спусковой крючок, и барабан, полный патронов, и ствол, скрытыйчехлом из темной ткани, такой надежный, широкий ствол.
Я еще воспользуюсь этой штуковиной, но позднее, сказал себеМайкл. Впрочем, он отнюдь не был уверен, что станет пускать себе пулю в лоб.Пожалуй, лучше выпить огромную дозу снотворного — отравы, которая лишит егожизни медленно и безболезненно. Тогда он сможет лечь на постель рядом с Роуан,сжать ее в объятиях и уснуть.
Да, когда Роуан умрет, я это сделаю, мысленно пообещалМайкл. Именно так я и сделаю.
А теперь необходимо убрать пистолет в безопасное место. Вдоме постоянно толкутся дети. Так и до беды недалеко. Вот, например, сегодняутром в спальню Роуан опять приводили юных родственников. А в день святогоПатрика в доме будет полно детей. Всего в двух кварталах отсюда, наМэгазин-стрит, в этот праздник всегда устраивают карнавальное шествие. Наспециальных платформах проезжают люди в национальных костюмах. Зеваки бросают вних картошку и капусту — главные составляющие ирландских национальных блюд. Всесемья Мэйфейр обожает этот праздник, об этом Майкл слышал не раз. Он тоже еголюбит.
Но прежде всего надо убрать пистолет. Спрятать его подальше.Иначе он обязательно попадет в руки детям.
В доме царило безмолвие.
Только дождь стучал по крыше. Откуда-то доносились шорохи искрип, словно по дому кто-то расхаживал. Где-то вдали хлопнула дверь. Вполневероятно, что это была дверца машины, остановившейся на улице. А может, стукдонесся сюда из соседнего дома. Со звуками подчас творятся странные вещи.
Дождь упорно барабанил по гранитным подоконникам. Если бы нешелест струй, в роскошно убранной комнате стояла бы полная тишина.
— Мне бы так хотелось… Я так мечтаю открыть перед тобойдушу, — одними губами произнес Майкл. — А самое главное — я хочусказать, что тебе больше не о чем волноваться. Я с ним покончил. Думаю, япоступил с ним именно так, как хотела ты. Жаль только, я не чувствуюудовлетворения. Это очень странно. Я очень переживал, когда в Рождество онодержал надо мной победу. А теперь победил я. И все равно на душе у менятяжело. Бывают сражения, в которые лучше не ввязываться. Потому что победа вних достается слишком дорогой ценой.
Лицо Роуан оставалось непроницаемым и неподвижным.
— Ты не хочешь послушать музыку, дорогая? —спросил Майкл. — Не возражаешь, если я заведу старый граммофон? Честноговоря, на меня он действует как-то успокаивающе. Может, тебе тоже понравится.Сейчас я принесу его сюда и выберу какую-нибудь пластинку.
Он поднялся с кресла и нагнулся, чтобы поцеловать Роуан. Еемягкие губы остались безучастными. Майкл ощутил вкус помады и улыбнулся. Каквидно, сиделка, прежде чем уйти, успела подкрасить губы своей подопечной.Взгляд Роуан по-прежнему был устремлен в пространство. Благодаря своей матовойбледности она казалась особенно нежной и прекрасной.
Майкл отыскал в мансардной комнате граммофон, из кипыпластинок выбрал «Травиату» и, без усилия подхватив нетяжелую ношу, замер,прислушиваясь к шуму дождя и вглядываясь в солнечные блики, игравшие за пеленойструй.
Только теперь он заметил, что окно в комнате заперто.
Пол был до странности чистым.
Первым делом он подумал о Джулиене, вспомнил, как Джулиенпроворно возник в дверях, преградив путь Лэшеру.
