Ознакомительная версия. Доступно 58 страниц из 286
не сказал всей правды. Если первое непоправимо, а второе волею случая сошло с рук, то за третье мне нет оправдания. Третьего Юрий Станиславович мне бы не простил. Боишься непонимания, скандала, взрыва страстей? Тогда зачем ты пошел в лавинщики, когда есть на свете такая спокойная должность – ночной сторож?
Три года назад в последний свой приезд Юрий Станиславович почувствовал себя плохо. В тот январский день солнце заливало склоны, но он не пошел кататься и лежал на кровати, забавляясь Жуликом и поругивая свой радикулит. Лишь много спустя я узнал, что он скрывал от всех смертельный недуг: он был сильным, веселым, ироничным человеком и не терпел жалости, сочувственных взглядов; радикулит он выдумал – его терзал рак. Я был взбудоражен – утром в лавине погибли два туриста, только несколько часов назад мы их откопали, и слово за слово разговор пошел о профессии лавинщика, о его работе, жизни и смерти. Юрий Станиславович вспоминал разные эпизоды, анализировал ошибки лавинщиков, приводившие к трагическому исходу, и я, еще не остыв от пережитого, про себя возмущался спокойствием, с которым он говорил о смерти. Теперь-то я знаю, что он имел право так рассуждать, но тогда его философские размышления казались чуть ли не кощунственными: ведь только что ушли из жизни два человека! Ему были чужды и скорбный пессимизм Экклезиаста, и восточное равнодушие к смерти, зато он очень одобрял самоуспокоительную мудрость Монтеня и, помню, с большим уважением процитировал Горация: «Считай всякий день, что тебе выпал, последним, и будет мил тот час, на который ты не надеялся».
– Нам с вами легко рассуждать, – сказал я, – а каково этим двоим?
– Им еще легче, куда труднее их близким.
– И тем, из-за кого они погибли, – добавил я.
– В данном случае казнить себя не за что, – возразил Юрий Станиславович, – ни людской, ни божий суд, если он существует, тебя обвинять не станет. Другое дело, если покойники повиснут на тебе из-за твоего недомыслия или трусости.
– Надеюсь…
– Надейся, но не забывай, что иной раз ничей личный опыт не подскажет тебе, что надо делать – и немедленно! Это теоретики все знают, практики же должны учиться всю жизнь. А чтобы ты не думал, что старый ворон выжил из ума, дай-ка мне карту Кушкола, бумагу и карандаш. Теперь представь себе…
И Юрий Станиславович быстро и четко смоделировал примерно такую же ситуацию, в какой сегодня оказался Кушкол: исключающая обстрел снежная буря, переполненные лавиносборы, сцепление факторов, препятствующих немедленному сходу лавин, и перекрытое шоссе на Каракол.
– Не завидую тебе, – поцокав языком, сказал он. – Ну, что же ты будешь делать?
Я почесал в затылке.
– У Горация на этот счет ничего не сказано?
– Ни у Горация, ни у Оболенского, ни даже у твоего любимого Монти. Это ужасно – ни одной шпаргалки, напряги, хоть ты к этому не привык, собственные мозги. Ты на экзамене, отвечай.
– Можно подумать?
– Даю пять минут.
Я всматривался в карту, вчитывался в набросанные на бумаге цифры и формулы, напряг мозги и пришел к выводу, что три главные лавины перевалят за миллион кубов каждая.
– Фантастика, – недоверчиво сказал я. – Такое раз в сто лет бывает, и то если год високосный.
– Значит, у тебя имеется один шанс из двух в подобной ситуации оказаться, – усмехнулся Юрий Станиславович. – Так какая зона будет лавиноопасной? Учти, от твоего решения зависит жизнь многих людей.
Я подумал и провел на карте волнистую линию.
– Недобор, но об этом потом. Что же ты предпримешь?
– Потребую эвакуировать туристов из лавиноопасной зоны, установить контрольно-пропускные пункты и посты наблюдения, проверю спасательный инвентарь…
– …и так далее, это ты по конспектам вызубрил. Вот почему я затеял этот разговор. Когда из-за своей ошибки погибает лавинщик – это очень печальное, но по большому счету его личное дело. Но права на ошибку, из-за которой погибнут другие, он не имеет. До сих пор твоя деятельность в Кушколе была относительно благополучной, и я опасаюсь, что к настоящим неожиданностям ты не совсем готов. Считается, что недобор ближе к истине, чем перебор, – так это сказано не для лавинщиков. Если не хочешь, чтобы покойники мешали тебе видеть розовые сны, становись мудрым перестраховщиком. Посмотри внимательно на карту и на линию, которую ты провел: она, быть может, обрекает на гибель проживающих здесь… – он сделал на карте несколько пометок, – и здесь. Явный и непростительный недобор. Дело в том, что в дьявольской ситуации, которую мы смоделировали, лавины могут оказаться катастрофическими. И тогда воздушная волна – почти наверняка, Максим! – обрушится на турбазы «Кавказ», «Альпинист» и «Кёксу»… и даже на гостиницу «Актау».
Вот эти пять последних слов я и побоялся сказать на заседании штаба.
* * *
Такого нашествия туристов приемная начальника управления еще не видывала. Понять их легко, не для того люди с боем добывают путевки в Кушкол, чтобы изнывать в переполненной гостинице, выстаивать двухчасовые очереди в столовую и ругаться с обслуживающим персоналом, который не в силах справиться с таким наплывом. Правда, глядя со своей колокольни, я куда больше обеспокоен не тем, что туристы заперты в клетке, а тем, что они из нее вырываются, но, когда страсти кипят, разъяснительную работу проводить бесполезно, да и небезопасно.
Туристы ломятся в запертую дверь кабинета, окружили стол секретарши и потрясают документами, одни повышают голос до визга, другие умоляют, третьи плачут. Особенно донимает Юлию – она подменила захворавшую секретаршу Марию Ивановну – качающий права краснорожий детина, который так разошелся, что вот-вот выпрыгнет из штанов. Терпеть не могу скандалистов, человек, надрывающийся от крика, да еще с бессмысленно выпученными глазами, вызывает у меня непреодолимое желание ухватить его за шиворот и макнуть в пожарную бочку с водой – чтобы зашипело. Наступив детине на ногу, я переключаю его нервную систему на другую фазу, пережидаю взрыв проклятий, вежливо извиняюсь и спрашиваю у Юлии, кто в кабинете. Она враждебно смотрит на меня, словно я виноват в том, что она спала на раскладушке, и цедит сквозь зубы, что заседает штаб. Я интересуюсь, довольна ли она гостями, вижу, что ее рука тянется к пресс-папье, и, удовлетворенный, пробираюсь в кабинет со двора, через неведомую туристам потайную дверь.
Мы как будто и не расставались, вся вчерашняя компания в сборе, за исключением Хуссейна и Леонида Иваныча, который отсыпается. Лица у директоров помятые, да и у Мурата под глазами черные круги, но он гладко выбрит, подтянут и уверен в себе – форму он держать умеет. Он бросает, будто рубит, короткие указания,
Ознакомительная версия. Доступно 58 страниц из 286
