Абисмала повторяется.
И-Цзин или Книга Перемен
Телевизор в храмовой комнате наверху уже не показывал кадры с Джонатаном Уэйсом или фермой Чепмена. Вместо этого ведущий и два гостя обсуждали вероятность официального выхода Великобритании из ЕС в начале 2017 года. Мазу сделала паузу в манипуляциях со стеблями тысячелистника, чтобы выключить звук телевизора, и продолжила считать.
Вскоре она закончила работу. Робин наблюдала, как отражение Мазу опускается на пол, чтобы сделать последнюю запись на листке бумаги, а затем перелистывает страницы И-Цзин, чтобы найти гексаграмму, которую она составила.
— Какую ты получила? — громко сказала Робин, входя в комнату.
Мазу вскочила на ноги, ее лицо было жутко белым в тусклом свете, отбрасываемом телевизионным экраном.
— Как ты сюда попала?
— Я стала чистой духом, — сказала Робин, ее сердце билось так быстро, как будто она пробежала милю. — Двери распахнулись передо мной, когда я указала на них.
Она старалась казаться незапуганной, но это было нелегко. Разумное “я” твердило, что Мазу разрушена, ее сила ушла, что она выглядит жалко в своей мешковатой толстовке и грязных джинсах, но какой-то ужас, который эта женщина внушала месяцами, все же оставался. Мазу предстала перед ней демоном из сказок, ведьмой в пряничном домике, владычицей мук и смерти, и пробудила в Робин постыдные, первобытные страхи детства.
— Так что же говорит тебе И-Цзин? — смело сказала Робин.
К ее ужасу, на лице женщины появилась знакомая натянутая, фальшивая улыбка. Мазу не должна была улыбаться в этот момент, она должна была трусить и бояться.
— Тун/Отступление, — тихо сказала она. — Сила тьмы восходит. Она предупредила меня, что ты поднимаешься по лестнице.
— Забавно, — сказала Робин, ее сердце все еще стучало. — С того места, где я нахожусь, кажется, что сила тьмы находится в свободном падении.
В тот момент, когда она это произнесла, свет от телевизора на мгновение стал ярче, и она увидела причину уверенности Мазу. Винтовка, до сих пор находившаяся в тени, была прислонена к стене прямо за ее спиной, в пределах досягаемости.
О, черт.
Робин сделала шаг вперед. Ей нужно было подойти к Мазу ближе, чем на расстояние ствола винтовки, чтобы иметь хоть какой-то шанс не получить пулю.
— Если ты сейчас совершишь акт покаяния, Робин, — Мазу впервые использовала ее настоящее имя, и Робин возмутилась, как будто Мазу каким-то образом сделала его грязным, взяв в рот, — и если это будет сделано в духе истинного смирения, я приму его. — Темные, кривые глаза сверкнули, как оникс в полумраке комнаты. — Я бы посоветовала тебе сделать это. Иначе будет гораздо хуже.
— Ты хочешь, чтобы я снова целовала твои ноги? — сказала Робин, заставляя себя говорить презрительно, а не испуганно. — И что тогда? Ты снимешь обвинения в жестоком обращении с детьми?
Мазу рассмеялась. Робин никогда раньше не слышала, чтобы она так смеялась, даже во время радостной медитации; из ее рта вырвалось резкое карканье, всякая притворная утонченность исчезла.
— Думаешь, это самое худшее, что может с тобой случиться? Дайю придет за тобой.
— Ты безумна. Буквально безумна. Нет никакого Утонувшего Пророка.
— Ты поймешь свою ошибку, — улыбнулась Мазу. — Ты ей никогда не нравилась, Робин. Она всегда знала, кто ты такая. Ее месть будет…
— Ее месть будет несуществующей, потому что она не существует, — тихо сказала Робин. — Твой муж обманул тебя. Дайю никогда не тонула.
Улыбка исчезла с лица Мазу, как будто ее ударили. Робин была уже достаточно близко, чтобы почувствовать запах благовоний, который не скрывал запаха ее немытого тела.
— Дайю никогда не ходила к морю, — сказала Робин, продвигаясь вперед дюйм за дюймом. — Никогда не ходила на пляж. Это все чушь. Причина, по которой ее тело никогда не выбрасывало на берег, в том, что его там никогда не было.
— Ты — дрянь, — выдохнула Мазу.
— Надо было присматривать за ней, не так ли? — тихо сказала Робин. — И я думаю, что в глубине души ты это знаешь. Ты знаешь, что была ей плохой матерью.
Лицо Мазу было настолько бледным, что невозможно было понять, побледнела ли она, но кривые глаза сузились, а ее тонкая грудная клетка поднималась и опускалась.
— Полагаю, именно поэтому ты хотела иметь настоящую китайскую девочку, не так ли? Чтобы посмотреть, сможешь ли добиться большего со второго раза?
Мазу развернулась и схватила оружие, но Робин была готова: она обхватила Мазу сзади за шею, пытаясь заставить ее бросить винтовку, но это было похоже на борьбу с животным: Мазу обладала грубой силой, не соответствовавшей ее возрасту и размерам, и Робин испытывала не только отвращение, но и ярость, когда они боролись, теперь уже в страхе за ребенка, если ружье случайно выстрелит.
Мазу обхватила ногу Робин и сумела опрокинуть их обеих, но Робин все еще держала ее в крепком захвате, не позволяя освободиться или отойти достаточно далеко, чтобы выстрелить. Собрав все силы, Робин удалось перевернуть женщину и уложить ее на спину, борясь за обладание винтовкой. С губ Мазу срывался поток грязных ругательств: Робин была шлюхой, дрянью, демоном, шлюхой, грязью, дерьмом…
За криками Исинь Робин услышала свое имя, выкрикнутое откуда-то изнутри здания.
— ЗДЕСЬ! — крикнула она. — МИДЖ, Я ЗДЕСЬ!
Мазу с силой подняла винтовку вверх, зацепив Робин за подбородок, и Робин снова опустила ее на лицо женщины.
— Робин?
— ЗДЕСЬ!
Пистолет выстрелил, пуля разбила окно и перебила лампу на улице. Робин услышала крики со стороны улицы Вардур; она во второй раз обрушила винтовку на лицо Мазу, и когда кровь хлынула из носа женщины, хватка Мазу ослабла, и Робин удалось вырвать оружие из ее рук.
Дверь с грохотом распахнулась, когда Мазу прижала руки к кровоточащему носу.
— Иисус! — воскликнула Мидж.
Задыхаясь, Робин сползла с Мазу, держа в руках винтовку. Только сейчас она поняла, что держит в руке часть черного шнура от кулона Мазу. Перламутровая рыбка лежала на полу сломанная.
Позади Мидж, держа в руках две сумки с обувью, стояла Бекка Пирбрайт. В ужасе она переводила взгляд с Мазу, чьи руки были прижаты к носу, который, как искренне надеялась Робин, она сломала, на Робин и обратно.
— Насилие, Мазу? — прошептала Бекка. — В храме?
Робин, которая все еще держала винтовку, искренне рассмеялась. Бекка уставилась на нее.
— Кто-нибудь может сделать что-нибудь
