всех них. В физике это называется принципом суперпозиции.
Понятно, что такое изобилие параллельного движения оказывает на нас гипнотический эффект. Поэтому мы так любим фильмы роуд-муви, где наложение трёх одновременных движений имеет к тому же упрощённую схему. Каждая точка маршрута маркирует сдвиг по трём «координатам»: новая остановка в пути, новое приключение, новое состояние души героя.
Мне бы ужасно хотелось, если честно, прочесть (и, как в отрочестве, полюбить на всю жизнь) великую книгу с фабулой «роуд-муви», но такую, чтобы изменения в плане судьбы происходили регулярно и с нарастанием. Догадываюсь, что в природе такие существуют (я о химически чистых воплощениях жанра), но пока что не в моём читательском опыте. Может быть, самому придётся её написать… (Ещё один смайлик.)
Мне известен, впрочем, редкий образец книги с ярким триединством путешествия: роман-эпопея Даура Зантария «Золотое колесо». Это не травелог в чистом виде: пространственное перемещение весьма прерывно, а время действия охватывает от нескольких месяцев до нескольких лет. Юноша из позднесоветской Мингрелии выдвигается в пеший поход в соседнюю Абхазию, чтобы там добиться жизненного успеха, реализоваться как личность. Но странствие понемногу накладывается на известные исторические события… Для большинства акторов, как известно, закончившиеся в той или иной степени трагически. Так и для Могеля финал сюжета означает и финиш путешествия, и конец его жизни.
Ещё один постулат Теории путешествий – это возможность «сворачивания» некоторых составляющих путешествия, в том числе и физического движения. 20 лет петляний Максимилиана Волошина по холмам маленькой Киммерии не менее ценны и не менее насыщенны, чем маршруты «с открытым финалом» Николая Гумилёва по пустыням Египта и Абиссинии.
Кстати, понятие «травелог» мне видится слишком пёстрым, я бы разбил на поджанры. Например, книги о странах можно делить на «книги-о-странах-вне-времени»; «книги-о-странах-и-эпохах». Например, «Перверзия» Юрия Андруховича (где значительная часть путешествия вписана в один город) – роман о Венеции вообще, вне Истории. Книга карнавальная, трикстерская, но очень венецианская. Там травестируется целый ряд сюжетов европейской прозы – начиная, понятное дело, со «Смерти в Венеции». Пародией оборачивается даже эротическая линия: к финалу протагонист обнаруживает в себе гомосексуальное начало.
А например «Депеш Мод» Жадана, слегка припанкованный экзистенциальный роман-травелог (на малых дистанциях Харькова и окрестностей) – это Украина именно 1990-х, ни раньше, ни позже. Хронотоп, можно сказать. Постимперская антиутопия на микроуровне компании молодых лоботрясов, украинское generation perdue. Хочется цитировать целыми кусками, но я сейчас не о мясе письма.
Там, кстати, в финале – сильный зоософический образ, хрестоматийный пример тотемократии в литературе… Да и просто ошеломляющий (мета)исторический символ. Герой – юный украинский то ли гопник, то ли битник – пытается угостить куском хлеба улитку, ползущую по вокзальному перрону. «…Усталая, измученная депрессиями улитка… вытягивает свою недоверчивую морду в сторону моего хлеба, потом разочарованно втягивает её назад в панцирь и начинает отползать от нас на Запад – на другую сторону платформы. Я даже думаю, что этой дороги ей хватит на всю её жизнь» (текст самого начала нулевых, перевод Анны Бражкиной).
И этот спонтанный долгосрочный прогноз оказывается последней фразой романа. Ясно, что писатель говорит о своей многострадальной родине, и о своём, как выражаются у нас, «сдержанном оптимизме» в отношении её вестернизации… Во всяком случае, подбрасывает читателю намёк для такой футурологической трактовки.
Есть книги, где путешествие проходят фоном, зато прорисовывается маршрут судьбы. Потрясает сюжет в «Обещании на рассвете» Гари: жизненный путь амбициозного писателя оказывается прописан заранее, практически на старте, его (ещё более амбициозной, то есть стратегически мыслящей) матерью.
Интересно было бы проследить психологические обертоны рецепции траве-логов… В своей книге ты пишешь о «четвертой волне» – мифопоэтической революции. Куда, как ты думаешь, будет развиваться жанр дальше? В «путешествия по своей комнате» – в сторону дальнейшей локализации-макросъемки, в освоение неисхоженной, далекой от туристических центров и как бы неинтересной провинции, в повседневность (травелоги И. Левкина и Д. Данилова из этой серии, когда в знакомых многих улицах Вены или спальнейших районах они находят неприметный дзэн), еще куда-то?
Учитывая глубинное родство, согласно теории путешествий, «трэвела» и «лога», следует ожидать наступления литературного жанра по флангам, аналогично расширению способов транспортировки нащих бренных тел, – либо виртуальной имитации этой транспортировки.
Дюжину лет назад, пиша для одного умного журнала статью о будущем сферы путешествий, я вспомнил придуманное ещё в вузовские годы теоретическое обоснование работы шапки-невидимки. И придумал идеальную зону применения технологий невидимости… Собственно, это просто адаптация давних идей из научной фантастики к ситуации исследованной донельзя планеты. Туристические походы и экскурсии в невидимом состоянии – по самым густонаселённым и модернизированным регионам планеты… Эти регионы вроде бы лучше всего знакомы путешественникам, поскольку являются местом их повседневного обитания – однако внезапно оказываются довольно диковинными для тех наблюдателей, которых в ответ никто не может наблюдать.
Тут, конечно, возникает масса морально-этических неясностей… Подглядывать, вообще-то, нехорошо. Но у туроператоров должны быть на то соответствующие лицензии, и юридическая ответственность за неправомерное использование их клиентами шапок-невидимок.
Интегральное решение для туристической сферы в досконально изученном и тотально известном мире – разработки новых ракурсов на уже известное. Переописание историй местностей и достопримечательностей, включение туристов в сочинение новой биографии посещаемых земель. Привлечение живых классиков литературы и иных искусств к созданию новых региональных мифов (мы начали этим заниматься в 90-х), и так далее.
И соответственно – тем ценнее становится географический исходник и его неизменность. Поэтому надписи «Я здесь был» на легендарных стенах и отщепление кусочка мрамора от великих храмов должны караться едва ли не смертной казнью; во всяком случае – пожизненным закрытием визы в данную страну.
И параллельно – воспитание у нового поколения путешественников вкуса к изменению не достигнутых мест, с утверждением себя как сумевших достичь (в основе – старая мысль о прямом происхождении туристических сувениров от военных трофеев), а наоборот, к изменению самих себя – в согласии с особенностями достигнутого места. Самое простое – тату с топонимами или пейзажами (вместо «Здесь был Вася», нацарапанного на Великой китайской стене – иероглифы «Великая стена была здесь» на Васиной дельтовидной мышце). Причём тату может делаться ненаблюдаемым для посторонних – например, на оболочках внутренних органов… Со временем, конечно, информацию о посещении важных для путешественника мест и о своём взаимодействии с ними он сможет записывать себе на клеточном, или даже на генном уровне.
Это будет уже такое путешествие в стиле киберпанк… Какая литература тебе вообще интересна?
Не думаю, что скажу нечто оригинальное. Знаю немало авторов, кто ответил бы примерно так же: ещё больше, чем определённые (прихотливые, конечно) разрезы мировой толщи шедевров – литературы сотворённой, – больше всего меня интересует литература творимая. Та, которая возникает сейчас, на наших глазах.
Тут в качестве интригующей
