Я представила центаврианина с рогами. Как родные сели!
— Что скажешь, горничная?
— Какие задания, светлейший?
— Разные. Не захочешь выполнять — пожалуйста. Захочешь, получишь пятьдесят п.е. Можем составить договор, если ты опасаешься, что я тебя обману.
— Ну что вы, светлейший, владетелю мы верим, как родному отцу! — чисто машинально съязвила я.
— В таком случае, вот первое задание: ответь, почему напилась сегодня. Учти, ложь я распознаю.
Как я и думала, его задания невыполнимы. Я скорее сама в окно выброшусь, чем открою перед обесцвеченным свою душу. А если… Нет! И думать нельзя!
Мужчина с легкой усмешкой наблюдал перемену эмоций на моем лице.
— Хотите честный ответ, светлейший?
Он кивнул.
— После того, как вы пытались выбросить меня из окна и чуть не сварили в ванне, мне даже стоять рядом с вами боязно. Вы самый непредсказуемый человек из всех, кого я встречала.
— Я твой владетель, защитник и кредитор. Не хочешь отвечать? Твой выбор, горничная. Приберись здесь, слей воду, переоденься. Расстели мою постель, проветри спальню, накорми Мелка. И не забудь — ты спишь в моих покоях. Возьми простыни, подушку и покрывало из шкафа и устрой себе спальное место на диване.
Закончив с делами, я улеглась на диване и постаралась заснуть. Не получалось. Мысли вертелись в голове, как сумасшедшие. Денек выдался ох, какой сложный. И с чего все началось? С упоминания про птичку и деток. Альбинос надавил на мое больное место и спровоцировал панические атаки, сразу две за день.
Зачем он это сделал? Я ведь не представляю для него никакой выгоды, а жалеть такие, как он, не умеют. Так почему он возится со мной?
Он определенно знает обо мне что-то, чего не знаю я сама. Так почему бы не спросить у него прямо? Что я теряю?
Я рывком откинула покрывало, вскочила и пошла в спальню к владетелю. Постучалась, дождалась тихого «Заходи». В центре расстеленной постели возлежал Мелок, на спинке, раскинув все шесть лапок. Во сне он забавно посапывал.
А центаврианин сидел в кресле, держа в руках личный планшет.
— Если вы хотите мне помочь, светлейший, так помогайте, как владетель своей подданной. А если вам просто хочется поиздеваться надо мной, тогда вы мерзкий обесцвеченный слизняк!
— Это все, горничная?
— Я пришла выполнить платное задание! Вы интересовались как-то, зачем я купила аэрокар… Аэрокар — это радость, чистая, простая радость, отдушина для человека, у которого ничего не осталось. Аэрокар упал. Соседке поставили имплант.
Мне запретили выезжать из владения. Мне приходится служить вам. А мне тяжело даже с вами рядом находиться, потому что вы очень похожи на человека, который исковеркал мне жизнь. Из-за всего этого у меня вновь начались панические атаки.
Вот, я и напилась. Черт знает, как мне вылечиться.
Владетель выслушал меня, не сделав ни одного едкого замечания и даже не усмехнувшись. Закончив говорить, я ожидала насмешки, язвительной фразочки или, наоборот, ледяной сухой отповеди.
Центаврианин же сказал спокойно, без намерения поиздеваться:
— Я оценил твою честность, горничная. Поэтому отвечу так же честно. Ты не восстанавливаешься, потому что у тебя аномалия потоков энергии. У моего племянника та же проблема, — владетель выждал короткую паузу и добавил: — Это лечится, горничная. Доверься мне, как своему владетелю, и забудешь об этой проблеме.
Наши взгляды встретились. Я вспомнила, что альбинос уже несколько раз лечил меня теплом, да и в порядок после приступа привел очень быстро. И эффективно. Неважно, что про него говорят, какая о нем идет слава. Все это неважно, слова — ложь.
Важны только поступки, а поступки альбиноса — это поступки владетеля.
— Я вам доверяю, — шепнула я и добавила уже громче, увереннее: — Как владетелю.
— Тогда идти спать, горничная.
Я развернулась и покинула его покои. Легла на диван, подумала об альбиносе. Он может меня вылечить… Он может мне помочь. Эта мысль подарила мне спокойствие, состояние, в котором я давно уже не пребывала. Замигал платежный браслет на руке, который я забыла снять.
А вот и первые пятьдесят п.е.
Я посмотрела на дверь спальни владетеля. Он помогает мне, да еще и платит за это. Вот это мужчина, чтобы его рептилоиды сожрали!
На этот раз в зону с владетелем полетели не только мы с Ветровым, но и артист Той Ильмонг. Пока для нас готовили аэрокар, я подмечала, как прислуга реагирует на мужчин.
Ветров для всех был невидимкой. Молчаливый и спокойный, он мало чем отличался от обычного дарнского мужика. Все внимание на себя оттягивал Той Ильмонг. На ум так и шли эпитеты — «золотой», «пламенный», «сияющий». Даже когда апранец был спокоен, что-то необычное проскальзывало в его взгляде, движениях, заставляло на него смотреть.
А вот владетель пугал народ, вызывал напряжение и желание отойти подальше, опустить взгляд. На него если и смотрели, то завороженно, со страхом, как на опасного зверя. Он двигался бесшумно, голос его был мягок, а движения плавны. Я загляделась на альбиноса и проворонила момент, когда он повернулся и поймал мой взгляд.
«Что, горничная, взгляда от меня отвести не можешь?»
Я вздернула подбородок.
«Не обольщайся, обесцвеченный».
Мы заняли свои места в каре. Владетель с Ветровым начали разговаривать на центаврианском, я устроилась на сиденье в уголке. Той Ильмонг, не найдя себе другого занятия, включил на планшете запись со своего же концерта.
И вот тогда-то я, наконец, поняла, отчего все так носятся с этим артистом.
Звук шел немного искаженный, шипящий, но и так пение Ильмонга очаровывало, обволакивало, как сладкий дурман. Не имею понятия, как зовется такой певческий голос, но это очень красиво слышится, и с первого же прослушивания пленяет.
Апранец заметил, что я тоже слушаю запись, и обернулся ко мне.
— Влюбилась уже?
Тут бы съязвить, или ответить остроумно, но я лишь признала свое поражение и улыбнулась в ответ восхищенно. Честное слово, такому человеку можно многое позволить, чтобы он и дальше радовал пением, чтобы вдохновение и эти серебряные переливы в его голосе не пропадали!
Ко мне повернулся и Аркадий, добавил с улыбкой:
— На концертах, где выступает Той Ильмонг, всегда аншлаг.
— Поговаривают, я стану Голосом тысячелетия, — проговорил Ильмонг.
В беседу включился и владетель:
— Голос тысячелетия — Мэон Этельян.
— Центавриане петь не умеют! — отрезал апранец.
— Горничная, ты слышала, как поет Этельян?
— Нет, светлейший.
