Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 50
Я училась на факультете восточноазиатских исследований в Университете Дарэма. Мне нравились традиции и опыт – небольшие группы, приветливые преподаватели, аудитории, расположенные в старинном викторианском здании, ряды книг с иероглифами кандзи на переплетах (как я мечтала когда-нибудь их прочесть!), Восточный музей по соседству, наполненный тканями, деревянными гравюрами и другими экзотическими артефактами. Мы учили не только язык, но и этикет посещения японских домов, смотрели мультфильмы Миядзаки, а по четвергам окунали кисточки в блестящую черную тушь и рисовали кандзи на рисовой бумаге под звуки классической музыки. Японский язык – это песня, и мне нравились ее звуки. Вот только петь удавалось не очень хорошо.
С первого же словарного теста путь мой лежал от неудачи к неудаче. Я так плохо сдала экзамены за первый курс, что один из старших лекторов вызвал меня в кабинет и мрачно объявил, что факультет не считает возможным отправить меня в Киото по результатам экзаменов. Что? Разве они не понимают? Да я же поступила сюда только для того, чтобы жить в Японии! Мне нужно это приключение. Я умоляла, просила, заверяла, что со всем справлюсь, как только получу возможность погрузиться в язык и культуру. Каким-то чудом это сработало, и через несколько недель я уже сидела в самолете, летевшем на восток. Сомнения лежали в чемодане рядом со словарем кандзи и запасом одежды на целый год.
Пробираясь по аэропорту Кансай, я видела указатели, которых не могла прочесть, слышала разговоры и объявления, которых не понимала. Меня поразило осознание того, что люди действительно разговаривают на языке из моих учебников. На том самом, который я учила долгими часами, вместо того чтобы читать выпуски новостей на университетском радио или собирать в кампусе сплетни для студенческой газеты. А потом я встретила свою хозяйку, которая говорила только на диалекте Киото, и других членов семьи – никто не говорил по-английски. И тут вдруг стало ясно, что мне нужно взять себя в руки, если хочу прожить следующий год здесь.
Если представить мое лингвистическое путешествие в виде графика, то началось оно с нуля в крайнем левом углу, потом судорожно задергалось, а потом стало неуклонно ползти вверх в течение года, что я прожила в Киото. Линия поднималась в периоды высокой мотивации и опускалась, когда опускались руки. Почти половину времени она оставалась на одном уровне, но поднялась с приближением экзаменов и продолжала подниматься по возвращении в Англию, где предстояло защитить диплом. К окончанию университета я чувствовала себя довольно уверенно, но потом меня ожидал полнейший шок. Я начала работать в Японии и увидела, что вертикальная ось уходит ввысь гораздо дальше, чем ожидалось. То, что казалось вполне приемлемым и приличным, оказалось вовсе не таким уж хорошим, когда пришлось переводить вживую, на больших сценах, для губернаторов, послов и ведущих спортсменов. Я все записывала на диктофон и слушала снова и снова, пока не начинала понимать каждое слово. Усердно переводила газетные статьи и записывалась на все курсы по культуре Японии. Заводила множество друзей. И все это время меня швыряло от гордости к отчаянию и обратно. Я понимала, что прошла большой путь, но пройти предстояло еще больше.
Со временем я начала осознавать, что могу сделать только то, что в моих силах и что позволят средства, которыми я располагаю. Можно подготовиться наилучшим образом, а потом нужно только собрать все силы – в идеале, хорошо отдохнуть и взбодриться, – чтобы выступить в полную силу. И каждый раз, когда я это делала, то чувствовала себя лучше, узнавала больше, а уверенность моя росла. Конечно, были моменты, когда уверенность вновь рушилась, но я собирала волю в кулак и шла дальше.
График овладения языком поднимался все выше и выше с каждым годом, проведенным в Токио. Он достиг пика тогда, когда я погрузилась в изучение синхронного перевода, чтобы защитить магистерскую диссертацию. А потом начала работать в ООН, где переводила вместе с женщинами, которые родились билингвами и имели за плечами три десятка лет опыта, – они даже вязали, спокойно переходя с языка на язык! Эта работа, вероятно, была ошибкой. Я страшно боялась всего, уверенность падала. График неожиданно стал напоминать индекс Nikkei после биржевого краха.
Но такое случается со всеми. Чем больше мы о чем-то узнаем, тем больше расширяется поле зрения, переходим от лужи к пруду, от пруда к морю. Идеал постоянно меняется. И пока используем его в качестве мотивации, чтобы выполнять работу более качественно и глубоко, это очень хорошо. Но когда стремление к идеалу превращается в упражнение по сравнению, мы оказываемся у опасной точки. Я не говорю, что нужно довольствоваться лужей. Просто вы должны быть счастливы в пруду, и если это вас устраивает, то все хорошо. А может, ваша судьба – море, и это тоже хорошо. Только стремиться туда нужно по правильным причинам.
В УЧЕБЕ НЕТ НИЧЕГО «СДЕЛАННОГО», «ЗАВЕРШЕННОГО» ИЛИ «ИДЕАЛЬНОГО». ЭТО ПРОСТО УЧЕБА.
Как же все это связано с ваби-саби? Какое облегчение знать, что нет ничего постоянного, идеального или полного. Когда я терплю неудачу, это всего лишь неудача, а не смертный приговор. Когда я совершаю ошибку, то могу ее исправить или в следующий раз сделать лучше. Где бы я ни находилась в своем учебном путешествии, я все еще в пути, а не в самом конце. И это позволяет расслабиться – ведь я знаю, что не обязана знать все. И в то же время будит любопытство: интересно, что ждет впереди?
Линия графика всегда может нырнуть вниз, пойти ровно или взлететь. Все зависит от вас, вашего отношения, сил и внимания. И это касается не только изучения какого-то навыка. Это относится и к финансам, и к любви, и к родительству. Даже к самому себе. Ничто не может считаться сделанным, завершенным или идеальным. Это всего лишь учеба.
Отношение японцев к неудачам
В ходе моего исследования предстояло дать ответ на очень важный вопрос. Как примирить философию ваби-саби, основанную на несовершенстве, с хорошо известным отвращением японцев к публичным неудачам? Если бизнес идет плохо, то личную ответственность принимает руководитель. Азиатский экономический кризис 90-х годов привел к падению многих видных бизнесменов. И не только тех, кто был на виду, – каждый год почти все школьники долгими часами занимаются на специальных курсах дзюку, чтобы подготовиться к вступительным экзаменам в университет и не упустить столь ценную возможность. Японцы не любят неудачи точно так же, как все остальные. И «потеря лица» влечет за собой социальную стигму.
Я начала понимать, что рефрейминг неудачи не означает любви к подобным ситуациям или радости от них. Просто нужно делать все, что в твоих силах, с намерением не потерпеть неудачи (потому что для тебя важно то, что ты делаешь). Но если такое случается, нужно научиться справляться, чтобы это способствовало продвижению вперед.
В подкасте «Разрушительная Япония» было размещено интервью с Хироси Нагасимой, основателем разорившейся компании Sharebu Kids, которое прекрасно иллюстрирует эту идею.[60] Во вступлении ведущий Тим Ромеро, ветеран японских стартапов, сказал: «Неудача – это боль. Неудача – это одиночество. Те, кого ты считал близкими друзьями, перестают отвечать на звонки. Неудача – это когда ты видишь одновременно и самое худшее, и самое лучшее в себе и в тех, кто тебя окружает».
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 50
