Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 158
Целый год она прикрывала левый глаз железной пластинкой. Или, точнее говоря, левые глаза. Чи Хён знала: в ней что-то изменилось при прохождении через Изначальную Тьму, но, только когда она рухнула, едва дыша, возле дымящегося трупа змеи и увидела свое потное лицо в луже серебристой крови чудовища, стало понятно, что произошло. Нерешительно сдвинув грубую повязку, все еще прикрывавшую левый глаз, чтобы избавиться от отвлекающего буйства неописуемых цветов и призрачных образов, Чи Хён вздрогнула, моргнула давно не используемым веком... и увидела в зеркале застывшей крови еще одну серую радужку и дополнительный зрачок — горизонтальную черную полосу, как у козьего или осьминожьего глаза. Отражение начало ужасно меняться, едва демонский глаз приспособился к свету после долгого пребывания в темноте, так что она зажмурилась и поспешно вернула на место изношенную повязку.
Но демонский глаз словно бы набрался новых сил, отражаясь в крови своего сородича, и теперь мог видеть даже сквозь грязную ткань повязки. И что сбивало с толку еще сильней — даже сквозь опущенное веко. Казалось, он жаждет увидеть больше и недоволен тем, что его пытаются закрыть. А временами казалось, он хочет предупредить о чем-то таком, что она могла упустить из виду, — например, о призрачных паразитах, роившихся вокруг свежего трупа. С другой стороны, появилось неприятное подозрение, что это вообще не ее глаз, что он принадлежит кому-то другому, кто пытается с ее помощью заглянуть в этот мир сквозь вечную слепую мглу.
Промаявшись много дней из-за невозможности избавиться от таинственных видений, она выяснила, что глаз не способен смотреть сквозь ржавую броню бродячего мутанта. Убив очередную визгливую бестию, она поместила фрагмент железной пластины в мешочек из сыромятной кожи, и эта самодельная повязка наконец-то надежно закрыла демонский глаз.
Оказалось, привычкой смотреть лишь одним зраком обзавестись легче, чем приспособиться сразу к трем глазам. А пуще всего Чи Хён бесило, что измененное Вратами зрение показывало ее демона в облике куда менее приятном, чем милая миниатюрная совомышь. Но все же приходилось порой сдвигать защиту, когда даже Мохнокрылка сомневалась, что дорога безопасна или вода пригодна, или когда саму Чи Хён настолько угнетала депрессия, что, не увидев хотя бы мельком, как волны цвета окрашивают монотонную пустыню, она не находила в себе сил сдвинуться с места. Глаз искушал ее, заставлял разгадывать видения. Но если смотреть им слишком долго, то мысли постепенно замедляются, воля куда-то утекает, ноги бесцельно несут вперед, пока Мохнокрылка не начинает отчаянно махать крыльями перед лицом хозяйки, чтобы вернуть ее к действительности. И Чи Хён вдруг понимала, что бредет в опасной близости от усыпанного костями входа в логово огромного зверя. В наказание за это глаз надолго прятали под железной пластиной.
Целый год этого дерьма! Целый год отсчитывать дни — и это притом, что ночей в стране изгнания не существует вовсе! Чи Хён очень немногое пронесла через Врата Отеана, потому что, отправляясь на встречу с императрицей, без разбора побросала вещи в заплечный мешок. Но у многих убитых ею тварей были при себе всевозможные приспособления, и в конце концов накопился набор ржавых примитивных инструментов. Каждый раз, очнувшись от беспокойного сна, она выцарапывала насечку на древке копья, отобранного у монстра, которого убила в первые минуты после прибытия. Наконечник копья давно сломался о панцирь отвратительной многоножки, но древко Чи Хён использовала как трость и, что еще важнее, как календарь.
Целый год она понемногу утверждалась во мнении, что когда-то здесь была великая цивилизация, от которой не осталось ничего, кроме оскверненных могил, и что каждый город превратился в кладбище, дочиста ограбленное всевозможными стервятниками, настолько же безумными, насколько и ужасными. Причудливой формы здания были выровнены и отшлифованы пыльным ветром, на месте окон и дверей остались только пустые каменные глазницы. Чи Хён не нашла ни одного человеческого скелета, не изуродованного до звериного вида. Она последний человек в этом покинутом мире. Или же первый; кто знает, кто знает...
Целый год она пела Мохнокрылке, пока совсем не охрипла. Считала собственные шаги, мрачные окаменевшие деревья и немногие сохранившиеся колонны просто для того, чтобы доказать себе: в этом мире существует какой-то порядок, пусть даже его зовут Чи Хён Бонг. Выцарапывала короткие сообщения на каждом приметном камне, если тот не рассыпался под ее инструментом. Сообщения были такие: «Чи Хён была здесь. Она пошла в сторону черного солнца».
Целый год она провела с пониманием того, что, даже если бы ее первый отец, сестры и родня в самом деле попали в эту негостеприимную страну, у них было бы еще меньше шансов уцелеть, чем у нее самой. Если кто и заметит ее сообщения, то это будут не люди, и остается надеяться лишь на то, что они не знают высокого непорочновского языка.
Неделю она брела по ненавистному берегу, где волны сонного моря омывали лишь кости мертвых тварей, хрустевшие у нее под ногами, и едва не умерла здесь от жажды, пока не наткнулась на текущую к океану реку с солоноватой, но все же пригодной для питья водой, и направилась берегом вглубь страны. Всю эту неделю Чи Хён думала о том, что ее семья наверняка погибла и что расправа императрицы Рюки оказалась куда более жестокой, чем обычная казнь. Потому что неизвестность хуже всего, и надежда, за которую продолжала цепляться Чи Хён, была не менее жестокой, так что Мохнокрылка сделалась толстой, как маленькая тыква, и черной, как мамба, еще до того, как они спустились с первой горной гряды.
Целый год Чи Хён гадала, где были в это время Мрачный и Гын Джу. Если, конечно, они вообще где-то были. Ненавидела себя за то, что не дорожила каждым мгновением, проведенным с ними, ведь наверняка она добилась бы много большего, если бы держала их при себе, и шли бы на хрен их поиски пропавшего Марото, шли бы на хрен ее попытки спасти мир. Ненавидела себя за то, что так и не простила Гын Джу, и ненавидела Гын Джу за то, что он сам ее вынудил прогнать его прочь... Пока наконец не простила его совсем, а ненавидела теперь только себя за то, что не сделала единственного по-настоящему важного дела. В сравнении с тем, как поступила императрица Рюки с людьми, доверившимися ее слову, измена Гын Джу, выдавшего план побега, была просто смехотворной мелочью. Если бы только Чи Хён могла сейчас смеяться.
Целый год она беспокоилась о Кобальтовом отряде, взятом в плен ничтожной мстительной императрицей, о Чхве, о Феннеке и даже о Хортрэпе. Гадала о том, не было ли решение кавалерессы Сингх сбежать вместе с детьми домой, в Ранипутрийские доминионы, накануне прохода Кобальтового отряда через Врата Языка Жаворонка, самым мудрым из всех принятых кем-либо в этой военной кампании. Вспоминала полковника Хьортта, хотя и нечасто. И однажды, в самый разгар путешествия, подумала даже о Софии, с тревогой ожидавшей в Диадеме подкрепления, которое никогда не придет, и после долгого перерыва Чи Хён все же расхохоталась, и смеялась так, что по ее покрытым пеплом щекам потекли мутные слезы, смеялась до тошноты. Впрочем, ее стошнило бы и без этого.
Целый год непрестанного кошмара, и тем не менее она выжила. Спасло ее то, что она отбросила все надежды встретиться с родными и близкими. Никто не мог уцелеть здесь, не имея при себе демона, который защищал бы от отравы в пище и воде, а возможно, и в воздухе. Только самой Мохнокрылке было известно, сколько она сделала для спасения хозяйки. Вот почему, когда наступал настоящий ужас, Чи Хён, какой бы изнуренной она ни была, каждый раз находила в себе новые силы. Лихорадка всегда прекращалась в нужное время, и принцесса поднималась на нетвердые ноги, вынимала из ножен измученный жаждой черный клинок и нападала на врагов... Но даже демон не мог полностью оградить ее от яда этой страны.
Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 158
