Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 106
«Ей надоело думать о моей бывшей, возможно, моей бывшей надоело думать об Алисе, может устроить им связь по скайпу, пусть они договорятся и не думают», буркнул абсурд в моей голове.
– Извини, – схватил я Алису за руку. – На работе устал, наверное.
– Наверное, пошли спать, – обхватила она моё предплечье, словно любимую волосатую игрушку.
Постель ждала нас, она нас любила такими, какими мы были, голыми и развратными. Ночью обнажённые мы ложились в неё. Я и она, совсем рядом, и ждали, пока кто-то из нас не выдержит и не набросится на другого. Вот это была любовь. Чаще проигрывал я, не потому что я такой благородный, просто боялся уснуть один.
Часа в три ночи сушняк с поцелуев нехотя проводил меня босого на кухню. Я выпил из горлышка чайника воды, выключил свет и вернулся в хлопчатобумажную нору.
– Ты с женой своей поговорил?
– Нет ещё, – говорил я уже сквозь сон, страшась, что сейчас меня вытащат оттуда и поведут на дознание, и зададут прямые вопросы, которые медленно будут вставлять мне под ногти, словно на сеансе иглотерапии, чтобы те своими вопросительными крючками, не давали мне покоя ни днём, ни ночью.
– Почему? Сколько можно тянуть? – не спалось Алисе.
– Неудобно было при сыне вчера, позавчера у неё голова болела.
– Может, скажешь сегодня?
– Сегодня у неё день рождения, – распахнулись мои веки в ночь комнаты.
– Ну, поздравляю!
– Меня-то с чем?
– Запиши себе, как день смерти нашей любви.
– Я не понимаю. Что с тобой происходит? – обхватил я Алису под одеялом, снова закрыв глаза.
– Метаморфозы. – Тело её было тёплым, оно хотело сдаться в мои объятия, но приказ из центра, из центра управления его полётом, был другой: «не сдаваться», до тех пор, пока не будет положительного ответа или хотя бы обещания, которое позже можно приколоть аргументом к делу.
– Поела ли ты на ночь, Дездемона?
– Я не шучу. Метаморфозы. Мне они нужны как воздух. Как бабочки, если хочешь. Помнишь, мы видели парочку, что ловила бабочек. Ты ещё сказал, что люди их ловят, когда внутри не хватает.
– Помню. Завтра будут тебе бабочки. Обещаю, – запустил я ей стаю из своих десяти бабочек на грудь.
– Иногда я ловлю себя на мысли, что надо от тебя уходить, и как можно дальше. А иногда на мысли не клюют, – чувствовала она на груди не десять бабочек, а десять гусениц, которые извивались, сжимая её железы, словно её железное оружие было взято в плен и после этого она железно должна была растаять и предаться ласкам. Но ей не хотелось предавать свои интересы. Гусеницы, понимая, это начинали изгибаться ещё сильнее, просить, умолять. Наконец, они пообещали скоро превратиться в бабочек.
– Что у тебя сегодня было? – шептал я её шее, разбавляя слова свои поцелуями.
– День пустой абсолютно. Дела не клеились, погода тоже, да, и отношения не могли держаться на одном моменте, пусть даже он был супер. В общем, сегодня я почувствовала осень.
– Я не понимаю, ты красивая молодая девушка. Что тебе мешает быть лучше, то есть всегда такой?
– Я стесняюсь.
– Кого?
– Я стесняюсь собственной профнепригодности, как женщины, рождённой не только для того, чтобы рожать детей, но и быть музой. Очень хочется быть музой. Дети пусть подождут.
* * *
Пока мы шли по центру города, к моей тайной квартирке, доставшейся от бабушки, в исторических барельефах зданий, мне позвонил мой старый товарищ. Я смотрел на экран телефона и сомневался: отвечать не хотелось, я знал, что это на полчаса, и закончится примерно одним и тем же: надо бы встретиться. Я не любил эти встречи одноклассников, однокурсников, как бал приведений, когда на коленях у тебя сидит какая-нибудь баба, а ты не можешь понять, как такое могло произойти с человеком, чем он питался и с кем он спал, что так видоизменился. «Ты помнишь». «Я помню, конечно, помню». Неужели говорить больше не о чём. Вроде умная была девка, я тебя даже любил, что в твоей голове теперь: «Чёрт меня побрал, спросить о рыбалке? У меня уже и спина затекла, и в туалет захотелось, но вижу, тебя не заткнуть, всё о своей рыбалке. Машешь рукой как удилищем, лучше бы танцевать пригласил. Три бокала вина выпил и уже размягчился, как дерьмо». «Не могу поверить, что когда-то была в тебя влюблена. Такой Максик был симпатичный, куда что делось». Рассуждала она, сидя на его коленях и смеясь во всю помаду лица.
– Кто там? – подумала, что звонит жена Алиса. – Возьми.
– Не хочу, – посмотрел я на прекрасных атлантов, которые держали здание Нового Эрмитажа. «Неужели всё новое должно держаться на старом?» Я увидел лица незнакомых мне тел, незнакомых подруг и друзей. Они когда-то жили здесь, а я всё ещё живу. В каменном веке памяти лишь отпечатки потерь, кинув на их тела скатерти, жизнь выставила за дверь этих каменных тварей. Иногда приходила шальная мысль их всех охлаждённых, продрогших собрать и позвать домой. Напиться, устроить праздник. Но они мне, как и я им давно уже не только чужой, я хуже, я чужой, которого они когда-то считали своим. Каменные лица: однокурсники, одноклассники. Видно было, они меня осуждали.
– Это одноклассник, – показал я экран Алисе. Там всё ещё моргал именем Владимир.
– Ясно, – вздохнула с облегчением Алиса и крепче обняла мою руку. «Я ужасно себя чувствовала, когда ему звонила жена. Поднималось давление, будто это было давление её тела, которым она садилась на меня и начинала погонять. Я ощущала её присутствие каждой клеткой своего существования, в которых начинали бешено биться голодные гемоглобин и лейкоциты. Словно им причитающуюся любовь на глазах отдавали кому-то другому, точнее другой».
* * *
Помещение было небольшое, всё здесь было микро: одна маленькая кухня, санузел, микрокоридор, правда комната была с двумя большими окнами, что преувеличивало внутреннее пространство, разрывая его видами. Но всё это было лишь бонусом к тому, что у этой квартиры имелась своя крыша. То есть с балкона можно было выйти прямо на крышу дома.
С собой шампанское, коньяк и закуски. Всё сложил на стол. Я сломал багет, но он всё равно не помещался в соломенную корзинку для хлеба, осколок бабушкиного наследия. Протянул одну половину Алисе, а вторую оставил себе.
– Правильно, будем проще, – отпила она вина, откусила багет, потом взяла хлебницу и надела на голову. – Как тебе моя шляпка?
– Хлебосольно, – вспомнился мне сразу рассказ Томаса о соломенной шляпке.
Бокалов не было. Пили из чашек. Скоро в голове побежали французы, они вязали моё тело, брали в плен мою волю, я не сопротивлялся, более того, я этого и хотел. «Чего же хотела моя Франция?» – смотрел я на Алису. Всё явственнее замечая: «Она хотела быть побеждённой». Я почувствовал себя Кутузовым, что сдал Москву, чтобы выиграть войну, в моём случае – победить неуверенность в своих действиях. Но чтобы выиграть, для победы ему предстояло ещё одно самое важное сражение.
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 106
