— А что с вами?
— Давай, блин, на «ты»?
— Давай.
Игорю не повезло несколько раз в жизни. Первый раз, когда он родился не в Москве, а в Сызрани. Второй раз, когда ему так и не удалось найти в своем городе толкового и мнительного отоларинголога или любого другого врача, вовремя направившего бы Игоря к онкологу. Третий раз, когда судьба не свела его с Катей Гордеевой или с любым другим человеком с дружественными медицинскими связями. Четвертый раз, когда никто вовремя не позвонил доктору на Каширку и не попросил принять безо всяких промедлений на лечение. Для Игоря обстоятельства сложились таким образом, что в московский онкоцентр он попал, когда маленькая шишечка над ключицей успела превратиться в здоровенный шар. Диагноз, оформление всех документов, получение квоты, очереди заняли у него недопустимую вечность.
Все это он рассказывает мне так, будто ничего страшного не произошло. Будто это не является бедой. Будто в этом никто не виноват. Он улыбается и почему-то даже хихикает над собой:
— Опухоль уменьшилась на треть, блин.
— Уменьшилась? На треть? Значит, была еще больше?
— Да, я не мог одежду надевать. И сейчас футболка не налезает. Ношу майки. Но динамика у нас с опухолью хорошая. Сдувается, сука, сдувается. Правда, я и сам уже сдуваюсь вместе с ней. Я, говорят, на пределе возможностей.
— Слушай, а тут на этаже ты один с такой большой опухолью?
— С такой большой да, один. Но запущенных случаев много. А как у жены твоей дела? У вас вовремя получилось все обнаружить?
— Вторая стадия.
— Хорошо. Но для меня и третья — хорошо.
— Хорошего тут вообще мало.
— Да ладно, не ссы. Наоборот все хорошо. Нам страшно повезло, что мы вообще сюда попали. Здесь нифига не санаторий. И врачей-ублюдков хватает. Но это лучшее место в стране. Сюда просто так не попадает никто.
— Вообще никто?
— Я, Рома, тут давно. И людей с улицы не встречал пока ни разу. Ну вы же, блин, не с улицы с женой попали, правда?
— Ну не с улицы, да.
— Ну конечно же, не с улицы, блин.
— Игорь, но ты-то, получается, с улицы?
— И я не совсем с улицы. Я, понимаешь ли, очень интересный пациент для мира науки, блин. Из меня такая фиговина торчит, что мой случай уже стал важным для статистики: справится со мной современная медицина или нет? Можно ли вылечить лимфому на таких поздних стадиях или нет? Интерес в общем-то только в этом. Тебе, Рома, здесь каждый это подтвердит: на Каширку попадают либо по блату, либо люди с необычными и редкими видами онкологии, либо люди с очень агрессивным, борзым, охреневшим и запущенным раком, потому что это важно для науки. Важны ли кому-нибудь жизни таких людей? Не уверен. Не хочу тебя пугать, блин, но ты просто будь готов к тому, что некоторые врачи здесь очень часто тупо забывают, что вокруг опухоли вообще-то живет человек. Ладно, старик, давай, я кровь сдавать почапал. Увидимся еще.
Игорь, шаркая тапками, побрел к лифтам.
Вернулась Юля:
— Ты чего так долго? Я сейчас такого странного…
— Мне вырубали яичники.
— Как это?
— Укол в живот сделали. Все, я временно не могу иметь детей.
— Зачем?
— Чтобы химиотерапия не убила яичники насовсем, их искусственно убивают на время.
— Жесть какая.
— Угу.
* * *
Документы были оформлены. Карта с описанием протокола подписана. Во второй половине дня должно было начаться лечение, суть которого умещалась всего в трех словах. Умри. Все. Живое.
28
— Ром, давай уедем из Москвы? Здесь нельзя жить. Это противоестественное место. Оно пропитано злом. Это город, в котором никто никому никогда не перезванивает. Этот город сорвался с петель. Это город, в котором никто не может. Это город, в котором всегда не сейчас, а потом. Здесь невозможно встретиться с друзьями, проще поехать в Берлин и сделать это там. Это помойка. Это паленый метамфетамин: все очень быстро, дорого, как-то сомнительно, удовольствия нет, но обязательно дурно и неприятно. Как же можно жить в этот бездонном безграничном городе, в котором двадцать минут ты едешь от метро на маршрутке, но все равно находишься как бы в центре? Этот город про злость, ксенофобию, зависть, тщеславие. Этот город делает людей стариками к тридцати годам. Этот город — липкая паутина, в которой запутались деньги, амбиции и ненависть. Раковая метастазирующая неоперабельная опухоль, а не город. Я здесь себя чувствую грязным автомобильным колесом. Живешь с мыслью о том, как же чертовски повезло, что рядом с домом есть неплохой продуктовый магазин и не нужно до него никуда ехать, можно дойти пешком. Как этому можно радоваться? Меня сводит с ума эта радость. Я страдаю в этом городе. Будто бы болею. У меня правда очень нехорошее предчувствие, что он меня может подкосить, угробить. Я и правда тут заболею. Давай уедем?
— И будем, Юль, как в студенчестве, жить в электричках? Так лучше?
— Лучше в электричках, но жить, чем без них, но все время куда-то бежать и даже по сторонам не смотреть.
— Посмотрим, Юль.
— По сторонам?
— По сторонам тоже. И о твоем предложении подумаем.
— Ты всегда так говоришь. Ты из аэропортов не вылезаешь. Ты Москву воспринимаешь, как перевалочный пункт. А мы с Лукой тут задыхаемся.
— Посмотрим, Юль.
— Да ничего ты не будешь смотреть.
— Буду.
— Когда ты летишь, Ром?
— Послезавтра.
— Надолго?
— На две недели.
— Отлично. Куда?
— В Лондон. Там погромы. Полгорода воюет с полицейскими, бандиты грабят магазины. Надо ехать. Это интересно.
— Ужас какой! В Лондон! Только не Лондон! Где это вообще?
— Ну прекрати. Это моя работа. Она такая, какая есть. Иногда в Челябинск. Иногда в Лондон. Иногда в Самару. Иногда в Пхеньян. Это работа!
— А это, вот это, вот это все московское дерьмо вокруг — наша жизнь. Давай переедем, умоляю. Лука постоянно кашляет и сопливит тут. И я тоже как-то разваливаюсь.
— Посмотрим.
— Прекрати это повторять.
— Я напишу тебе письмо из Лондона. Обещаю.
— Я тебе не отвечу. Обещаю.
29
Доктор Алина Сергеевна зашла в палату в начале третьего. Она принесла несколько баночек с лекарствами — «Преднизолоном» и «Натуланом». Еще принесла три пакета. Один из них был заполнен красноватой жидкостью, два других — прозрачной. Баночки и прилагающийся к ним вырванный из блокнота лист, на котором аккуратным почерком было написано расписание приема лекарств, доктор положила на полку. Пакеты с прозрачной жидкостью оказались там же. Пакет с красноватой Алина Сергеевна повесила на капельницу. Юле аккуратною, с ювелирной точностью, безболезненно вставили в вену катетер. К катетеру подсоединили трубку:
