Оказалось, что обходиться без ласковых рук своей Катарины Генрих не мог никак. Его язвы снова открылись, теперь они появились и на второй ноге, ноги распухли и истекали гноем.
Катарина была в ужасе, все, чего она добилась за год постоянных перевязок и заботы о королевской ноге, пошло прахом, нужно начинать сначала. Да не просто сначала, а с гораздо ухудшившегося состояния. Стараясь не подавать вида, как удручена, Катарина взялась за мази и бинты, но вернуть достигнутое уже не смогла. Ее перевязки и мази приносили временное облегчение, однако состояние было ужасающим.
Король ходил с трудом, предпочитая передвигаться в огромном кресле на колесах, от сидячей жизни и обжорства, с которым вовсе не собирался справляться ни по советам магометанского лекаря, ни сам по себе, толстел, превращаясь и вовсе в бесформенную громаду. Его вес давно перевалил за сто двадцать килограммов и продолжал расти.
Первые дни благодарный за сохранение жизни и здоровья наследника и особенно за помощь больным ногам Генрих был с женой любезным, радовался прикосновению ее ласковых ручек, называл поросеночком. Но стоило немного облегчить боль, как все возвращалось на круги своя, король начинал поглядывать на красоток, осыпать Катарину упреками в бесплодии и откровенно подбирать себе седьмую жену, правда, не объясняя, куда денет шестую.
Катарина невесело усмехалась: ее могут спасти только больные ноги короля. Пока она обрабатывает гниющие вонючие раны, она нужна и на плаху или в костер не пойдет, но стоит Его Величеству излечиться от болезней, как надобность в такой супруге отпадет. Бывали минуты, когда ей очень хотелось прекратить все, но, видя, как мучается, стонет или рычит от боли король, Катарина жалела этого громадного, становившегося беспомощным мужчину. Боль проходила, и она тут же становилась ненавистной обузой и страстно желала удалиться куда-нибудь и сама.
Жизнь на таких качелях становилась невыносимой, хотелось заснуть и не проснуться утром.
— Катарина, из Франции возвращается лорд Сеймур…
Сестра сказала это тихо, чтобы услышала только Катарина. Измученную супругом королеву жалели все, кто был с ней рядом, и никто не желал занять ее место.
У Катарины зародилась надежда: вдруг король согласится на развод? Она пообещает каждый день перевязывать его раны, заботиться о его здоровье, только пусть жена будет другая, та, которая обязательно родит сыновей.
Королева не знала, что главные испытания у нее еще впереди…
КОРОЛЕВА-ЕРЕТИЧКАТомасу Сеймуру разрешено вернуться в Лондон… Что это могло означать?
Катарина лежала без сна, втайне радуясь, что королю не слишком хочется с ней нынче общаться. Сразу после вечерней перевязки он повернулся на бок и махнул рукой:
— Я устал… Иди к себе.
— Да, Ваше Величество.
Генрих уже не обращал внимания, что она не зовет его по имени, в этом отпала надобность. Катарина не знала, хотя вполне догадывалась, что были красотки, скрашивавшие королю ночи в походе. Не расспрашивала даже тех, кому доверяла, не из ревности, а из опасения услышать приговор, что одна из таких крепких девок беременна. Если это случится, ее собственные дни будут сочтены.
Катарине очень хотелось, чтобы король нашел ей замену даже на троне, а ее саму оставил в покое, как Анну Клевскую. Но Клевской не позволено выходить замуж. И все же, почему Генрих разрешил вернуться Сеймуру? Что, если он нарочно сводит их вместе, чтобы иметь возможность обвинить в прелюбодеянии?
Нет, Катарине не хотелось думать, что Генрих столь жестокосерден. Если ему надоела супруга, то можно просто еще раз развестись, отпустив ее на волю, взять другую, которая родит сыновей… Только родит ли? Что-то давно не слышно о беременных от Его Величества.
Королева усмехнулась. Когда они пережидали чуму вне Лондона, ее сестра Энн пригласила прогуляться по парку. С детьми было все в порядке, и Катарина согласилась.
Они шли по не слишком ухоженным аллеям, больше похожим на лесные просеки, и жадно вдыхали чистый, напоенный запахом трав и листвы воздух.
— Боже, как хорошо!
— Да, сестрица, в Лондоне так не подышишь, там вонь даже в королевских садах.
Энн была права, запах Лондона совершенно особый, это действительно вонь. Неудивительно, что с жарой на город нападают эпидемии. Но вспоминать замученный, провонявший грязью и дымом костров город не хотелось. Катарина сорвала цветок, на котором важно восседала божья коровка.
— Ах, извините, я потревожила вас!
Насекомое расправило свои красивые в крапинках крылья и полетело прочь, ничего не ответив.
— Как хорошо было бы жить в имении… Если бы король отпустил меня от себя!
— Но кто будет перевязывать его раны?
— Я бы научила какую-нибудь красавицу. Это не так трудно.
— Гораздо трудней, чем ты думаешь. Его Величество потерял всю свою привлекательность, и едва ли при дворе найдется женщина или девушка, способная, как ты, терпеть все его недостатки и болезни, да еще и спать с ним.
От Энн не укрылось, что Катарина невольно оглянулась, как, впрочем, и она сама тоже. Привычка следить за каждым своим шагом, словом, даже жестом, чтобы не подслушали, не пересказали, не поставили в вину, въелась в душу настолько, что даже в лесу они опасались чужих ушей и глаз.
Сестры переглянулись и рассмеялись. Смех был невеселым.
— Я хочу серьезно поговорить с тобой, Кейт.
Королева тоже посерьезнела. Жизнь отнюдь не располагала к веселью.
— Скоро вернется Его Величество, неважно, с победой или нет. И снова встанет вопрос, которого ты старательно избегаешь и который нельзя не решить — о еще одном наследнике, о сыне.
— Я пыталась сказать королю об отсутствии у меня детей в первых браках, но он меня даже слушать не стал.
— Его Величество считает себя куда более сильным мужчиной, чем твои прежние супруги. Но почему-то именно у сильных мужчин часто не бывает детей.
— У него были, и много…
— Когда это было? До его серьезной болезни. Даже Катарина Говард не смогла забеременеть. И никто из любовниц после Джейн Сеймур не смог… И ты не сможешь!
После этих слов из глаз королевы брызнули слезы:
— Я не виновата в своем бесплодии, каждый день возношу молитвы о зачатии, ты же знаешь. Наверное, мне не дается, потому что думаю о другом. Это грех.
Энн встревоженно заглянула в лицо сестры:
— Ты никому такого не говорила, надеюсь?
— Нет.
— Молчи даже на исповеди, это прямой путь на плаху! Королеве нельзя думать о другом, даже мысленная измена карается смертью!
— Я знаю, но не могу не вспоминать Сеймура.
Энн перекрестилась:
