Книга Теряя Лею - Тиффани Кинг

Запястье свободно. Я коснулась бледной кожи на месте иголки от капельницы. Болит немного. Я надавила сильнее, по запястью разлилась боль. Это было приятно и странно успокаивало.

Снова и снова я терла, тыкала и сжимала запястье, возвращая себе малую часть своего я, которого лишилась в тот день, когда меня нашли. Не так уж и много, но хоть что-то.

Вскоре от всех этих манипуляций запястье у меня онемело. Я неохотно выпустила его и взяла пульт от телевизора. За последние несколько дней я привыкла держать телевизор постоянно включенным. Когда приходили посетители, то есть почти все время, я неохотно убавляла звук, но отказывалась выключать ящик. Пару ночей назад одна из медсестер попыталась отключить его, когда я уже заснула, но я тут же открыла глаза и включила его снова.

Я начала уставать от сочувственных улыбок со всех сторон. Словно всем очень жаль, но никто не знает, что сказать. У моих собеседников жалость отпечаталась на лице. Многие годы я страстно мечтала, помимо солнца, о человеческом общении, о возможности завести друзей, но и вообразить не могла, что все станут меня жалеть. Это было отвратительно.

Телевизор помогал отвлечься, я могла смотреть на людей, которые понятия не имели, кто я такая. Персонажам на экране не было до меня дела, пока я не переключалась на новостные каналы. Те, похоже, пяти минут не могли прожить без упоминания обо мне. Вся моя жизнь за последние десять лет оказалась под микроскопом. Фотографии подвала гуляли по всем каналам. В резком свете телевизионных ламп он выглядел гораздо хуже, чем в моих воспоминаниях. Пустые книжные полки словно ограбили. Они не всегда были такими. Когда-то на них у меня располагалась славная подборка книг. Нигде в новостях не упоминали, как книги помогли мне выжить, обеспечив убежище. Это казалось фальшью, искажением моей реальной жизни. Книги помогали мне сохранять Мию живой.

Я резко переключила канал, когда в кадре мелькнула моя кровать, и остановилась на мультике с яркими персонажами, каждые пару минут исполнявшими веселые песенки. Я редко смотрела мультики, но понимала их притягательность, особенно для ребенка. Песенки так и призывали к танцам и веселью. Я хотела, чтобы они развеселили и меня. Мне хотелось порхать по палате, распевая песенки вместе с лесными зверюшками. Что угодно, лишь бы не думать о кадрах новостных каналов. Я могла объяснить пустые книжные полки, но моя постель с прокисшими простынями и железной цепью – другое дело. Это было ужасно, и все это видели. С этого момента я стала избегать новостных передач любой ценой. Держать в своих руках пульт от телевизора было маленькой роскошью, заставлявшей меня чувствовать себя всемогущей. В отличие от жизни с Джуди, я могла смотреть что хочу и когда хочу.

Я слишком увлеклась пытками над своим запястьем, чтобы в полной мере осознать, что означает отсутствие капельницы у меня в руке. Я могла встать с кровати и выйти из комнаты, если захочу. Никто не говорил, что я должна тут сидеть. Все напоминало мне о свободе действий. На протяжении двух недель в больнице я была слишком слаба – меня хватало только на еду, сон и туалет. Единственный раз мне пришлось выйти из своей палаты, когда санитарка возила меня в кресле на какой-то анализ.

Я только недавно перешла на новый уровень – отдых на стуле в собственной палате. Это был огромный прогресс для сеансов с доктором Маршалл. Сидя на стуле, я чувствовала себя лучше. Не такой уязвимой.

Я спустила ноги с кровати и неуверенно встала. На восстановление равновесия потребовалась всего пара секунд. Мое тело постепенно становилось сильнее от еды, которую постоянно в меня пихали. За весом тщательно следили, и, если верить сестрам, я быстро набирала массу.

Последнее наказание Джуди довело меня до минимальных показателей. Торчащие ребра и ключицы сделали меня похожей на скелет. Я подслушала, как врач говорил маме с папой, что не выпишет меня, пока вес существенно не увеличится. Мама приняла его слова близко к сердцу и принялась таскать мне еду, какой я никогда не пробовала. Вчера вечером мы все сидели вокруг моей постели и ели первую в моей жизни пиццу. Мне хватило только раз запустить зубы в липкий расплавленный сыр, причем соус потек у меня по подбородку, чтобы объявить ее своей любимой едой.

Поверх пижамы, тоже новой, я накинула махровый халат, который принесла мама. Все вокруг было новым. Учитывая, как мягко они льнули к коже, довольно странно было скучать по старой одежде, но порой случалось и это.

Прежде чем выйти из палаты, я зашла в уборную. Умывая руки, я не смотрела в зеркало, следуя той тщательной процедуре, что вбивали в меня годами. Я выдавила на ладони еще мыла и потерла их еще раз. До свободы было рукой подать, но я тянула. Мне следовало бы испытывать возбуждение, даже экстаз. Рука потянулась к мылу в третий раз, но я заставила себя отойти от раковины и покинуть уборную.

Когда я наконец набралась духу и открыла дверь, в коридоре было людно. Я стояла в проеме, полная нерешительности, гадая, не остановит ли меня кто. Из комнаты надо было сделать всего один шаг, но все за пределами палаты представляло собой неизведанную территорию. Обшаривая взглядом коридоры в поисках начальственной фигуры, которая могла бы возразить, я опасливо перешагнула через порог, ожидая, что меня сейчас облают.

Никто даже не смотрел в мою сторону.

С потными ладонями я отступила от двери еще на шаг. Теперь я находилась в коридоре, но на меня по-прежнему не обращали внимания. Поглядывая налево, в сторону, куда меня обычно возили на анализы, я резко свернула направо и медленно, но твердо пошла вдоль палат. Не в силах удержаться, я заглядывала в двери, мимо которых проходила, мне были интересны другие пациенты и их недуги. В большинстве палат располагалось по две кровати, и я удивлялась, почему в моей только одна. Спасибо, конечно, но все равно любопытно. Хотя мне было бы неловко делить пространство с кем-то еще.

Я продолжала тащиться по коридору, сворачивая налево на каждом перекрестке. Я не знала, куда направляюсь, но так далеко мне в жизни ходить не приходилось. Ноги уже горели от напряжения, но я не обращала на них внимания и двигалась дальше.

Навстречу шла медсестра со стойкой для капельниц. Я напряглась, ожидая, что она спросит меня, где мне положено находиться, но она просто улыбнулась мимоходом.

Ускорив шаг, пока она не передумала, я свернула направо и заметила знак, который искала, сама того не ведая. Улыбаясь, я пошла по указателям, снова свернула направо, и коридор превратился в огромный холл с окнами во всю стену и парой двустворчатых дверей.