Похоже, ремонт здесь делался совсем недавно и обошелся в кругленькую сумму. Сиверов удивился, но потом сообразил, что ремонт делал владелец, а вовсе не редакция, которая просто арендовала помещение под свой офис.
На двери висела аккуратная табличка с надписью "Редакция". Сиверов открыл дверь и оказался в просторной комнате – без окон, но тоже хорошо освещенной, – заставленной большими канцелярскими столами, на которых в сугробах скоросшивателей и разрозненных бумаг стояли четыре или пять компьютеров. Пахло кофе, газетной бумагой и типографской краской. Напротив входной двери имелась еще одна, точно такая же с виду, но с табличкой "Главный редактор".
За компьютером, с неприступным видом сидел молодой человек лет двадцати пяти – тридцати.
На Глеба он даже не взглянул, с головой погруженный в творческий процесс, – Сиверов ответил ему полной взаимностью.
Зато невысокая, безуспешно борющаяся с неумолимо подступающими зрелостью и полнотой девица в чрезмерно обтягивающих джинсах и огромном бесформенном свитере, который был не в силах скрыть ее монументальный бюст, с готовностью повернулась навстречу посетителю. До этого она, стоя у стола в другом углу, рассеянно листала какую-то подшивку, прихлебывая кофе из щербатой фаянсовой кружки, которую держала, манерно оттопырив мизинец.
Глеб поздоровался в ответ на ее преувеличенно теплое и даже где-то радостное приветствие, ответил улыбкой на улыбку и вознамерился было проскочить мимо улыбчивой дамочки прямиком в кабинет главного редактора, но не тут-то было: она остановила его, сказав, что в кабинете никого нет. Глеб решил, что это заявление нуждается в проверке, но дверь действительно была закрыта: даже если внутри кабинета кто-то и был, то можно было не сомневаться, что этот кто-то не покинет своего убежища, пока посетитель не освободит помещение редакции.
– Что ж, – надевая на лицо такую же, как у собеседницы, преувеличенно широкую и сердечную улыбку, сказал Сиверов, – значит, говорить придется с вами.
– По поводу? – игриво спросила сотрудница редакции, продолжая улыбаться и демонстрируя при этом свои крепкие и ровные зубы.
Похоже, Слепому предстояло разговаривать с дурой, да еще и сексуально озабоченной. Но дело у него было пустяковое, и на все эти тонкости можно было смело не обращать внимания – все равно через десять минут он отсюда уйдет, чтобы никогда не возвращаться.
– Повод печальный, – сказал он.
– Ну вот! – девица капризно надула губы. – В кои-то веки заглянул в редакцию интересный мужчина, и что же? То же, что и всегда!
– А ты думала, за тобой принц на белом коне явился, – послышалось из угла язвительное замечание, произнесенное скрипучим, как у мультипликационной Бабы Яги, голосом.
Глеб повернул голову, но молодой человек в очках по-прежнему стучал двумя пальцами по клавиатуре компьютера и был чрезвычайно поглощен своим занятием.
– Ругаться пришли? – спросила девица, проигнорировав своего коллегу вместе с его не слишком оригинальным и не слишком остроумным замечанием.
– Ругаться? Ну, не то чтобы... – Глеб вдруг заметил лежащую на столе брошюру, озаглавленную "Журналистская этика: защита чести и достоинства". Обложка брошюры была ярко-желтой. – В общем, посмотрим. Для начала мне хотелось бы встретиться с человеком написавшим вот это.
Он вынул из кармана и показал девице кое-как разглаженную газету, свернутую таким образом, что обведенная красным маркером заметка сразу бросалась в глаза.
Девица разобралась в ситуации с первого взгляда и, похоже, нашла ее забавной. Она фыркнула, хихикнула и посмотрела в угол, где ее коллега старательно делал вид, что его все это не касается.
– А что такое? – невинно округлив глаза, спросила она.
– Ну как это "что такое"? – слегка обиженным тоном переспросил Сиверов. – Ведь полная же ерунда! Подземелья какие-то, мумии... Ленина они, видите ли, нашли! Бред какой-то, ей-богу!
Он заметил, что молодой человек в углу перестал стучать по клавишам и сидит неподвижно, уставившись в монитор, будто глубоко задумался, но лицо его и даже уши буквально на глазах меняли цвет, становясь пунцовыми. Собеседница Глеба тоже поглядывала в ту сторону с шутливо-заговорщицким видом.
Все было ясно.
– Вот я и говорю, – продолжал Сиверов, понемногу подпуская в свою речь нотки праведного гнева, в который так легко и по любому поводу впадают одноклеточные крикуны – искатели справедливости, – хотелось бы посмотреть на голову, которая это сочинила.
– Голова как голова, – проворковала девица, с мстительной улыбочкой косясь в угол. – Такая же, как у всех.
– Да нет, не такая! Это не голова, а ж... з... Короче, не голова.
Девица с видимым трудом поборола готовый вырваться смешок.
– Ну, зачем же так грубо? Тем более за глаза...
– А я в глаза могу повторить: то, что детишки в туалетах на стенках пишут, и умнее, и интереснее!
– Ну, если вы поклонник туалетного жанра...
– Да нет, это вы по нему специализируетесь! Тужитесь, кряхтите, гм... выдавливаете из себя сенсации, а ничего путного не выходит – запор!
Глеб подумал, не перегибает ли он палку, но его собеседница, судя по всему, слыхала высказывания и похлеще. Она и сама могла запросто сказануть что-нибудь этакое, этажей в семь-восемь. Заявление насчет умственного запора, похоже, задело ее за живое: глаза у нее сузились и заледенели, а улыбка сделалась не такой широкой и жизнерадостной. Кажется, эта девица уже была готова в свою очередь сказать Глебу все, что о нем думает.
Сиверов слегка повернул голову, чтобы проверить, как там очкарик. Он был в порядке: смотрел уже не на экран, а на Глеба, и притом с таким выражением, словно из последних сил сдерживал желание вцепиться ему в глотку. Уши уже пылали, хоть прикуривай, а стянутое в каменную маску лютой ненависти лицо было бледным, как штукатурка. Сиверов слегка удивился: он почему-то был уверен, что журналисты, особенно те, что заняты грязным бельем, более уравновешенны.
"Не полезли бы драться", – подумал он с некоторой опаской. Насчет очкарика Глеб не беспокоился, но вот у зубастой девицы были длинные, любовно отполированные и заточенные, покрытые толстым слоем лака ногти. Наверняка крепкие, потому что у человека, имеющего такие зубы, должен быть полный порядок с содержанием кальция в организме. Проверять это на собственной физиономии Сиверову совсем не хотелось.
– Вы же просто банда мошенников и лгунов, – продолжал он, – причем лгунов бездарных. Девять из десяти человек, умеющих читать и писать, справились бы с вашей работой лучше.
– И вы в том числе, – подсказала девица, чья улыбка теперь определенно смахивала на предсмертный оскал вампира, в которого загоняют осиновый кол.
– Можете не сомневаться!
– Спасибо. Только я почему-то все равно сомневаюсь. Вы уж извините...
