А наши добровольцы? Командующий противовоздушной обороной Мадрида генерал Дуглас, он же Яков Смушкевич, товарищ Пабло, он же генерал Дмитрий Павлов, начальник танковой бригады у республиканцев, оба получившие Героев Советского Союза, оба безжалостно расстрелянные хитроумным тираном. Я буквально дышал Хемингуэем, я бредил его «По ком звонит колокол» с проникновенным эпиграфом из Джона Донна: «Нет человека, который был бы как Остров, сам по себе, каждый человек есть часть Материка, часть Суши; и если волной снесёт в море береговой Утёс, меньше станет Европа, и так же, если смоет край мыса или разрушит Замок твой или друга твоего; смерть каждого Человека умаляет и меня, ибо я един со всем Человечеством, а потому не спрашивай, по ком звонит колокол: он звонит по Тебе». Разве это не коммунизм? Верю в эти слова и ныне. На квартирке у одного киношника, глотая стаканами портягу, поминали генерала-осетина Хаджи Мамсурова, замначальника ГРУ Генштаба, а в Испании военного советника анархиста Дурутти, «полковника Ксанти» и диверсанта, с ним и Романом Карменом Хем провел пару дней и выписал потом своего грустного подрывника Роберта Джордана.
Испанская трагедия осталась в сердце навсегда, а вот вера в коммунизм пошатнулась, да, пожалуй, не столько само учение, сколько печально-гнусная практика любимой партии. Развивалось все медленно, как у Горбачева, который в результате возненавидел свою партию. Сейчас дикими кажутся тогдашние лозунги «Партия наш рулевой», абракадабра «Коммунизм – это советская власть плюс электрификация всей страны», все эти «новое мышление» и «ускорение» – бред сивой кобылы. Но испанская война не исчезла, и сердце замирало, когда слышал светловскую «Гренаду» про хлопца, который «землю оставил, пошел умирать, чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать». Написано задолго до войны между республиканцами и франкистами, и ближе мне больше, чем наши рок-группы и пережравшие олигархи, считающие себя «солью земли».
Наше смутное время Горбачева и Ельцина останется в истории как великое, до сих пор чудом кажется, что удалось свалить такой жестокий и тупой режим, как власть советов. Ценой фатальных ошибок и вопиющих глупостей, ценой жульнической приватизации и развала СССР. Это счастье, что не случилось гражданской войны… Я поддерживал реформаторов, хотя и видел их ограниченность, демократическое движение развивалось контрастом к скуке мертвящего режима Брежнева – Андропова, к каменным мордам в президиумах, ко лжи о бесконечных достижениях, а уж коммунистическими идеалами в КПСС и не пахло. После отставки мне удалось прикрепиться к парторганизации в АПН (там над Московскими новостями трудился под этой крышей наш коллектив, строчивший тезисы для активных мероприятий разведки), но после бегства предателя Гордиевского, видимо, я угодил в число неугодных, посему был переведен в парторганизацию по месту жительства. После не слишком мучительных разводов и разменов мы с Татьяной оказались в уютной квартирке на улице Готвальда (ныне Чаянова), во дворе дома композиторов с живописной помойкой и мужиками, режущимися в домино. Сей дом попадал в партийную орбиту вместе с известным домом, где тогда жили Ельцин и многие номенклатурщики. В этой парторганизации меня даже назначили замом по идеологии, там я яростно выступал в защиту перестройки, иногда пугая некоторых старых партийцев. В 1989 году я уже не чувствовал себя коммунистом, хранить билет (то ли на вечную память, то ли на всякий случай) я не стал и честно сдал его и вышел из партии. Но наши победы при коммунистах не исчезли из моего сердца.
Благословенна ты, о la paloma,Вино в бокале…
Мы сидим в уютном ресторанчике на Коста-Брава с моим приятелем Мигелем, сыном испанских эмигрантов, ныне солидным журналистом. Он вырос в России, он на себе прочувствовал советский режим, он и сейчас работает в Москве и живет на два дома. Городишко Святого Феликса очарователен, почти прямо у нашего носа по желтому песку бродит альбатрос, он весьма зажирел и, наверное, не читал нашего «Буревестника», который гордо реял над морем. Я бросаю ему крошки, и он радостно их поклевывает. На курортах идет к концу летний сезон, большинство ставен в домах и модных кондоминиумах наглухо опущены. Рядом красавец отель «Ла Гавина» («Чайка»), в котором любил останавливаться диктатор Франко, вдоль моря тянется меж скал, оседланных живописными виллами, извилистая тропа, на ней можно жить и умереть. Альбатрос все бродит и бродит (что он там нашел среди песчинок? что-то драгоценное, невидимое нашему глазу?), добрый, жирный альбатрос… Гражданская война осталась где-то в закоулках истории, народ не бедствует, но и не жирует (кроме богачей), жизнь прекрасна, особенно когда нежное море и столь же ласковое солнце. Гражданская война… Мигель рассказывает, что, оказывается, мудрецы Сталин и Ворошилов разбирались в хозрасчете и аккуратно подсчитывали все советские расходы на Испанию. Как известно, с согласия испанцев в СССР с помощью разведки НКВД было вывезено в Союз испанское золото. Представляю, как оба вождя мусолили карандаши и вычитали из этого золота командировочные и отпускные нашим добровольцам, не говоря уже о военной технике. Очень разумно, говорят мне, откуда деньги у бедной Страны Советов? Наверное, разумно, разве американский ленд-лиз обошелся нам бесплатно? Но мне почему-то противно, словно измазали дерьмом, слава богу, что этого не знали герои-добровольцы – может, их и расстреливали за счет испанского золота?
Хорошо, что кончилась Гражданская война, почил Франко, появились прогрессивный король и демократия и, в конце концов, всё образовалось. Но куда делось единение сил добра против сил зла? Где великие писатели и ученые, открыто выступающие против войны? Куда ты исчез, прошлогодний снег? Что происходит с моими мозгами? Или в них усталость народа, побывавшего в мясорубке репрессий и огне войны, в постоянной нужде и неодолимом страхе?
Толстяк-буревестник бродит и бродит по песку, выискивая лакомые кусочки.
Гитарой, басом и мандолинойПоют на сцене три старика,Спитые лица, кривые спины,И к черту Франко! и жизнь легка!Рот Фронт, старики! жизнь и танго прекрасны!Прекрасны всегда и везде.
Альбатрос тяжело поднял крылья и неохотно взлетел.
Как писал итальянец Иньяцио Силоне, «в результате в мире останутся только коммунисты и бывшие коммунисты».
Ррреволюция. Похмельный рассказ
«Говно может вылиться на улицы Москвы.С той разницей, что запахи у нас гораздо хуже».
Андрей Бильжо о том, как он приватизировал ВенециюЖурнал Story, ноябрь 2015– Архиважный вопрос, – сказал Владимир Ильич. – Но подходик беспринципный и внеклассовый. Так на него могут смотреть только либерасты! – И потер ручки.
– Абсолютно верно, Владимир Ильич! – воскликнул Троцкий. – Одно дело говно обуржуазившегося венецианского гондольера, а другое дело говно сраного русского мужика. – И поднял пальчик.
– Но нельзя забывать о национальных особенностях говна. Например, грузинское говно очень специфично на вкус, – заметил товарищ Сталин и закурил трубку.
