Замбо вскочил, стряхнул с себя угли, потянулся и улыбнулся во весь рот.
— Живее, Замбо! — ответила Нэнси. — Нельзя терять время. Бежим!
— Постойте немного! — остановил ее предусмотрительный негр. — Ноги лошадей гораздо лучше бежать, чем госпожа, а Замбо знать, где есть две оседланные лошади…
Он исчез на секунду и явился с двумя великолепными лошадьми. Нэнси показалось, что одна из них — та самая, на которой гарцевал перед ней молодой вождь. Мигом беглецы вскочили в седло и пустились галопом. Несколько часов они мчались по прямой через долину, пока лошади не устали: они были все в пене и тяжело дышали.
— Стой! — сказала Нэнси.
Снэп, конечно, не отстававший от них, начал проявлять беспокойство.
— Что такое, мой славный Снэп? — спросила девушка, проведя рукой по вставшей дыбом шерсти собаки.
Снэп глухо заворчал. Замбо припал ухом к земле.
— Госпожа, за нами погоня, — сказал он, поднимаясь.
— Нет. Что делать?
— Поскачем дальше.
Они опять помчались, но теперь лошади начали спотыкаться, и вскоре Замбо свалился со своей лошадью в высокую траву.
— О, я слышу их! Слышу! — отчаянно воскликнул негр, выбираясь из кустарника.
— Их лошади должны так же устать, как и наши, — сказала Нэнси, — спрячемся в траве. Может, они проедут мимо, не заметив нас.
Беглецы так и сделали. Топот лошадиных копыт слышался все отчетливее. Негр не переставал прислушиваться и вдруг вскочил с радостным криком, указывая Нэнси на черное пятно, выделявшееся на горизонте в бледном свете утренних сумерек. Преследователем их оказался почтовый дилижанс! Беглецы были спасены.
Глава X
Нужен капитан
Давно уже мы расстались с Шарлем Леконтом и сэром Уилки Робертсоном. Пора поинтересоваться их судьбой. Молодые люди с разными чувствами уезжали из негостеприимного поместья «Черная вода». Сэр Уилки был счастлив проститься с резиденцией Макдауэла. Шарль же, напротив, с грустью оглядывался на мрачную старую крепость, ведь в ней теперь жило его сердце. Инстинктивно он искал окно, из которого Нэнси Макдауэл смотрела, как уезжает ее жених.
Добряк Уилки сначала всеми силами старался делать вид, что не замечает грусти друга, но вскоре Шарль вовсе остановился: ему показалось, что одно из окон приоткрылось и кто-то махнул платком.
— Бог мой! — сказал Уилки, пришпорив лошадь. — Друг Шарль, еще не время предаваться воспоминаниям.
Шарль молча опустил голову.
— Я всю ночь строил чудесные планы. Вперед, дружище Шарль! Не будем останавливаться до самого Вашингтона. Потолкуем-ка лучше вот о чем…
— В чем дело, друг Уилки?
— Просить ли место для тебя у президента Линкольна или обратиться к свободным выборам?
— Конечно, лучше к выборам, — предложил инженер.
— В таком случае незачем ехать в Вашингтон. Мы остановимся в Нью-Йорке: там точно формируют полки волонтеров.
— Хорошо, — сказал Шарль. — Но ты все говоришь обо мне, милый Уилки, а сам разве не собираешься поступить на службу в Северную армию?
— О, я — другое дело! У меня на этот счет есть соображения совести.
— Соображения совести?!
— Да, расскажу об этом в Нью-Йорке, а сейчас скажу лишь одно: я вызвался сопровождать тебя на эту войну только в качестве наблюдателя. Я не буду участвовать в войне, в которой не участвует мое отечество.
— Но ведь я тоже буду служить не своему правительству.
— А! Видишь ли, — улыбнулся Уилки, — вы, французы, за идею иногда готовы идти дальше даже, чем это допускают интересы ваших соседей, не так ли?
— Правда.
— Ну а мы, англичане, не отличаемся рыцарскими порывами. Мы, — прибавил он, пряча за грубостью подачи мысль, которая могла бы оскорбить приятеля или изменить его планы, — мы так бережем свою шкуру, что рискуем ею только тогда, когда дело касается интересов старой Англии.
Он сказал все это шуточным тоном, но Шарль все равно слегка покраснел и задумался.
— Да, — сказал он спустя минуту, — у англичан есть одно завидное преимущество: у вас все всегда согласны с правительством. Это и есть источник того, что вы называете английской верностью.
— Ну, может быть, не совсем так, — поспешил сказать Уилки. — У нас в Англии всем управляет пресса. Если тебе случалось ехать утром в лондонском общественном транспорте или по железной дороге, ты, наверно, заметил, как поглощены чтением газет все торговцы, направляющиеся в Сити. Как ты думаешь, чего они ищут в этих газетах?
— Новостей, конечно!
— Нисколько. Они ищут свое мнение. Если лондонский буржуа не прочел «Таймс», он не узнает, что думает об общественных делах. Посмотри, с какой плохо скрываемой радостью английская пресса смотрит на нынешние события в своей бывшей вотчине, Америке! И через сто лет мы не простим Соединенным Штатам, что они осмелились предпочесть независимость чести состоять под британским флагом.
— И что ты из этого заключаешь?..
— Что я жертва предрассудков моего отечества и что у сэра Уилки Робертсона не хватит духу выйти из-под опеки «Таймс».
Вскоре добряку Уилки удалось немного развеселить своего приятеля, а временами даже заставить почти забыть дорогое существо, воспоминания о котором так упорно его преследовали. В Нью-Йорке молодых людей поразила следующая картина. На Бродвее на каждом шагу на верхних этажах развевались знамена с гигантскими надписями, а к стенам были прислонены доски с грубо разрисованными громадными афишами. Это были конторы для набора рекрутов — тут формировалась могучая сила, армия, которой суждено было покорить Юг!
У дверей одной из таких контор какой-то человек встал на наспех сколоченную трибуну и ораторствовал перед зеваками:
— Слушайте внимательно, молодые люди, желающие защищать отечество! Здесь набирают в рекруты. Никто не предложит вам таких условий, как «стрелки Вашингтона». Все наши офицеры проверены в боях и отличаются завидной храбростью. Полковник — герой Вест-Пуана! Форма — превосходная, провианта вдоволь, простой застрельщик получает пятнадцать долларов в месяц жалованья. По истечении срока правительство даст вам землю. Сюда, сюда, молодые люди! Вход внизу!
На балконе, над головой оратора, играла кто в лес, кто по дрова труппа музыкантов. По улицам ходили отряды полиции или волонтеров, их встречали громкими крики «ура», из окон домов американки бросали им цветы. В то время как одни батальоны уходили из города, другие входили в него под такие же радостные крики толпы. Шарля Леконта все это очень разочаровало, он ожидал более спокойного, серьезного выражения энтузиазма в такие важные минуты жизни народа.
