Флоренс Грин».Если Флоренс и была храброй, то ее храбрость была совсем иной, чем, скажем, у генерала Гамара, который вел себя совершенно одинаково и под огнем неприятеля, и в мирное время, или чем у мистера Брандиша, который бросал вызов этому миру, отказываясь допускать его на свою территорию, в свою нору. Собственно, храбрость Флоренс была вызвана всего лишь ее твердым намерением выжить во что бы то ни стало. В полиции, однако, никакого дела против нее не возбудили и даже не собирались этого делать. А после того, как Друэри посоветовал миссис Гамар приостановить поток обвинений за явной недостаточностью улик, она свою жалобу отозвала. Впрочем, и толпа покупателей несколько поредела и стала более управляемой. А доход магазина всего лишь за первую неделю декабря и только за счет «Лолиты» составил восемьдесят два фунта десять шиллингов и шесть пенсов! Причем многие новые клиенты стали приходить и приезжать снова и, готовясь к Рождеству, покупали в подарок книги и календари. Впервые в жизни Флоренс испытала несколько тревожное чувство собственного процветания.
Впрочем, она бы, наверное, тревожилась куда больше, если бы внимательнее относилась к ситуации среди своих бывших союзников. А между тем и Джесси Уэлфорд, и тот художник-акварелист, окончательно поселившийся в «Роде», были настроены по отношению к ней довольно враждебно. Кристина по этому поводу высказалась весьма безапелляционно: она, мол, скорее легла бы в постель с жабой, чем с этим мистером Гилом, и как это он ухитрился не наградить мисс Уэлфорд бородавками; впрочем, подобные комментарии, совершенно неуместные в устах десятилетней девочки, принимать во внимание, конечно, не следовало. Но факт есть факт: эти двое объединились и создали единый фронт. Никто из той толпы, что толклась возле книжного магазина на Хай-стрит, в ателье «Рода» даже не заглядывал и тем более не стремился купить акварели мистера Гила. Не интересовала этих людей и свежая рыба, которую предлагал мистер Дибн. Короче говоря, теперь все торговые люди были – в большей или меньшей степени – недовольны и Флоренс, и успехом ее книжного магазина «Старый Дом». Было даже решено не предлагать ей вступить в местное окружное отделение Ротари-клуба[29].
Чем ближе было Рождество, тем более безрассудной становилась Флоренс. Совершенно не думая о последствиях, она забрала свои дела из дрожащих рук мистера Торнтона и передала их адвокатской конторе из Флинтмаркета. Через эту новую контору она заключила договор с Уилкинсом, который занимался не только прокладкой и ремонтом водопроводных труб, но и строительными работами, и потребовала, чтобы он как можно быстрее снес насквозь пропитанный влагой сарай для выращивания устриц – но работа эта, надо признать, продвигалась у него очень медленно. Флоренс утешала себя тем, что и попозже сможет придумать, как ей лучше поступить с освобождающимся участком земли. Затем, желая найти место для новых книжных поступлений и повинуясь внезапному импульсу, она выволокла из кладовой наружу заплесневелые кипы рекламных материалов, оставленные различными торговыми агентами. Среди них имелись, например, картонные фигуры Сталина и Рузвельта в полный рост, фигура Уинстона Черчилля еще большего размера, а также огромный фашистский танк, идущий в атаку; все это легко можно было собрать в триптих, всего лишь склеив по пунктирной линии. Там были также: Стэн Мэтьюз со своим футбольным мячом, которого можно было подвесить к потолку с помощью прилагавшегося шнурка; шестифутовые игральные карты, на рубашке которых были изображены отпечатки ног, полные крови; лошадь, запечатленная в прыжке через изгородь и способная двигать глазами, точно живая, – для этого нужна была всего лишь батарейка от карманного фонарика; и весьма грозного вида фотопортреты Сомерсета Моэма и Уилфреда Пиклза[30]. Все это Флоренс изгнала из дома и отдала на растерзание Кристине, которая собиралась использовать подходящие картинки для парада карнавальных костюмов, который должен был состояться на Рождество.
