«Нет дыма без огня! — думают теперь в Эшийёзе. — Если эта девчонка оказалась в машине извращенца, значит, она сама на это нарывалась». Самые отъявленные сплетницы идут еще дальше: что, если я переспала с Да Крусом за деньги? «Проститутка! И это в тринадцать лет! Хотела купить себе компьютер…» Эти пошлые, дебильные байки имеют силу закона. Общественность ополчается против меня, и у этого «жюри присяжных» то, что я сама виновата в случившемся, не вызывает сомнений.
А ведь вскоре должен начаться настоящий процесс. Вот уже двадцать месяцев расследование идет своим чередом: следственный судья передал дело в суд, полицейские опросили всех, кого только могли. Да Крус копам, равно как и психиатрам, сознался, что затянул меня в свой дом, а потом изнасиловал в лесу. Его признаний, отчетов судмедэксперта и психиатров, а также улик, найденных в его доме и автомобиле, достаточно, чтобы он предстал перед судом присяжных в Орлеане. Дата судебного заседания назначена: 18 июня 2002 года.
На наш домашний адрес приходит постановление относительно передачи дела Да Круса в суд присяжных. В этом документе, подписанном следственным судьей, изложен вкратце ход расследования и черным по белому перечислены установленные факты. С первых строк разница между тем, что я помню, и тем, что написано, становится очевидной. В то адское воскресенье я несколько раз смотрела в глаза смерти. Я действительно думала, что мой насильник меня задушит. По моему мнению, мне удалось спастись только благодаря тому, что я заговорила о его детях и убедила Да Круса, что не стану заявлять на него в полицию. В постановлении ничего подобного нет. Оказывается, Да Крус просто «сжимал мне шею», когда я начала кричать, и точка. На допросах Мануэль отрицал, что душил меня. И не признал, что намеревался меня убить. По крайней мере, прямо. Следователям он сказал следующее:
— Слава Богу, мне не пришло в голову ее убить, потому что в том состоянии, в котором я находился, я мог это сделать.
Судя по всему, полиция и судья приняли его ложь за чистую монету. Да Крус предстанет перед судом не за попытку убийства или нанесение тяжких телесных повреждений, а всего лишь за «изнасилование, усугубленное незаконным лишением свободы».
Еще большие опасения внушают абзацы, в которых описывается «личность обвиняемого». В них — смесь выводов, сделанных экспертами во время обеих психиатрических экспертиз. Ну и что, что они полны противоречий? Это не важно. Вот каков окончательный вывод: «Мануэль Да Крус является натурой противоречивой, незрелой и склонной к нарциссизму. В детстве стал жертвой жестокого отношения взрослых. Злоупотребляет алкоголем, который провоцирует нездоровые проявления сексуальности. Установлено, что вменяемые ему в вину действия он совершил под воздействием алкоголя. Применение нормы о социально-судебном наблюдении не представляется необходимым».
В постановлении не просто искажены выводы психиатров: заключение врачей, проводивших вторую экспертизу и утверждавших, что Да Круса необходимо лечить во время его пребывания под стражей и после выхода на волю, а также вести за ним наблюдение, полностью из него исключено. Но ведь они подчеркивали тот факт, что Да Крус представляет опасность для общества, и алкоголизм — не главная движущая сила его противоправных действий! Мануэль предстанет перед присяжными в образе пьяницы, с которым жестоко обошлась жизнь, а вовсе не как мерзкий извращенец, за которым на свободе должен ходить по пятам целый отряд жандармов!
Словом, от суда мы не ждем ничего хорошего.
С каждым днем мой страх растет. Я изо всех сил стараюсь не думать о предстоящем закрытом судебном заседании, потому что, стоит мне об этом вспомнить, как содержимое желудка начинает подниматься к горлу. Кому поверят присяжные? Слухи о моей ужасной репутации, которую я заслужила, наверняка дошли до магистрата. Я убеждаю себя, что жандармы постарались собрать обо мне побольше сведений, опросили соседей, которые с радостью облили меня помоями, так что у них есть доказательства моей неблагонадежности. То, что я теперь ношу стринги, история кражи машины — все это взято на заметку, я уверена! На заседании родители узнают все подробности моей жизни, им зачитают список мальчиков, с которыми я целовалась, и они придут в ужас! Конечно же, они, как и все вокруг, поверят, что я — потаскушка и заслуживаю, чтобы со мной поступали так, как Да Крус. Мои щеки пылают от стыда, стоит мне подумать, что адвокат Да Круса будет поливать меня грязью. Все просто: в своем бреду я даже вижу, что это я выступаю в роли обвиняемой, а не он. Суд представляется мне невыносимой пыткой. К счастью, на утреннем заседании мне позволено не присутствовать. Но после обеда я просто обязана явиться. Родители в зале суда с самого утра, поэтому, когда 18 июня 2002 года я выхожу из дома, меня сопровождают бабушка, дедушка и Дженнифер.
Находясь в суде, в зале ожидания, я на самом деле пребываю в четвертом измерении. Моя подружка шутит, курит сигареты, а я пытаюсь отрешиться от происходящего. Я не хочу думать о том, что Да Крус совсем близко и скоро я окажусь с ним лицом к лицу. Ко мне подходит служащий и говорит, что мне нужно перейти в комнату, которая расположена рядом с залом ожидания. Этот парень — неважный психолог: в этой комнате уже находится супруга Да Круса. Бабушка возражает: о том, чтобы ее дорогая внучка оказалась тет-а-тет с женой насильника, не может быть и речи. Сотрудник суда уходит ни с чем. Спасибо, бабушка! По крайней мере, от этого мне удалось отвертеться.
— Пора, Морган!
Мое сердце обрывается. Пора! Я толкаю тяжелые двери и усаживаюсь между мамой и папой, в первом ряду. Я не могу поднять глаза, а тем более посмотреть на возвышение, где, я это знаю, сидит Да Крус. Я не хочу видеть стеклянную клетку и его в ней, я не хочу, чтобы его лицо, черты которого уже стерлись из моей памяти, снова в ней обосновалось. Я смотрю себе под ноги. Я едва замечаю развевающиеся полы платья его адвоката, которая вертится перед возвышением, взволнованно произнося свою речь. Когда называют мое имя, отцу приходится поддерживать меня, пока я иду к указанному мне стулу. Взгляд Марии обжигает, и я боюсь, что мои слова будут использованы против меня. Мои челюсти сжимаются, я не могу произнести ни звука. Я называю свое имя так тихо, что никто его не слышит, и мне настолько тяжело говорить, что судья быстро прерывает этот кошмар, отправляя меня на место.
Как бы мне хотелось убежать из зала, хлопнув дверью, не участвовать в этом судебном заседании! Как же мне плохо! Но у меня нет на это права. Я снова усаживаюсь на стул, повернувшись лицом к стене. Это — единственное, что я могу сделать, чтобы не видеть ни его тупого лица, ни ее злобных глаз. В таком положении я и правда ничего не вижу, зато все слышу. Слышу, как Да Крусу зачитывают обвинение, в деталях. Кто-то описывает полный ужасов день, который мне довелось пережить. Мои собственные слова произносит чей-то чужой голос, и каждое отзывается болью в моей груди. Рассказчик не акцентирует внимание на удушении. Как мы и предвидели, прочитав постановление о передаче дела в суд, главный предмет разбирательства — изнасилование. Да Крус признает, что выкрал меня, что был половой контакт, рассказывает, по какому маршруту мы ехали. Он говорит глухим, тихим голосом. Если бы у него спросили, что он ел накануне, наверное, эмоций в его голосе было бы столько же. Это отсутствие угрызений совести производит на меня сильное впечатление — словно он не сделал ничего особенного, ничего предосудительного. Я рыдаю, по-прежнему сидя ко всем спиной, и считаю минуты, отделяющие меня от конца заседания, и вдруг слышу следующее:
