– Игруев, – проговорила мягким низким голосом светлая всадница, оседлавшая безобразную тварь, – помогите же мне, Игруев…
Глава 12,
в которой говорится об исторической запятой, жилете Шопенгауэра и самом необычном эротическом переживании в жизни
В те дни, когда ГКЧП пытался отстранить Горбачева от власти и предлагал всем желающим жителям городов бесплатно получить 15 соток земли для садово-огородных работ, когда политическая Москва бушевала, когда в столицу входили таманцы, парашютисты и танки Кантемировской дивизии, а у Белого дома строились баррикады, я в Кумском Остроге занимался похоронами отца – получал справки, оформлял участок на кладбище, договаривался с землекопами и музыкантами…
Когда Австралия сказала, что отец умер, я вошел в спальню, увидел его лежащим лицом к стене и замер. Почему-то мне казалось, что он должен лежать на спине со скрещенными на груди руками, а он лежал на боку, упершись лбом и правой рукой в стену, и от неожиданности я обмер, и слезы сами потекли по щекам.
Австралия задернула шторы и взяла меня за руку, но тут раздался звонок в дверь – приехала «Скорая помощь», и я спустился во двор, обошел наш дом по кругу несколько раз, вернулся домой, взял деньги, талоны на водку и отправился на кладбище, но прежде зашел на почту и дал телеграмму деду.
А потом были похороны, поминки, бесцельное шатание по городу, изнывающему от жары и пыли, зарево над Кумским полигоном, душный вагон, бессонная ночь, запах мочи в тамбуре, смятение, боль, тоска, тоска, тоска…
Все это, да еще это потрясение на станции «Комсомольская кольцевая», так навалилось на меня, что я заснул на диване в комнате с картой ада на стене, а по пробуждении не сразу понял, где нахожусь и кто эта женщина с широкими бедрами, которая меня разбудила.
– Игруев, – повторила она мягким низким голосом, – помогите же мне, Игруев…
– А сколько времени?
– Два часа.
– Ночи?
– Пойдемте же!
От голода у меня кружилась и побаливала голова, я чувствовал запах своего немытого тела, мне хотелось в туалет, мне надо было привести себя в порядок, собраться с мыслями, чтобы произвести хорошее впечатление на Фрину, но было не до того, надо было спешить.
Пять ступенек, пустой коридор, большая пустая комната с диванами, снова пустой коридор.
Всадница токнула дверь, и мы оказались в спальне, освещенной торшером, который стоял в дальнем углу.
В огромном кресле полулежала женщина, ее правая нога покоилась на банкетке. Она помахала мне рукой и сказала веселым голосом:
– Кажется, я сломала ногу.
– Я не врач, я…
– Алина боится прикасаться к немытым ногам, – сказала женщина, глядя на всадницу. – А я не доверяю женщинам.
Опустившись на корточки, я ощупал ногу.
– Смещение сустава совсем небольшое, – сказал я. – Может быть, это подвывих. Но не перелом. Что бы это ни было, связка порвана. Этого не видно, но коллагеновые нити в таких случаях всегда рвутся. Нужен бинт… или какой-нибудь платок… а завтра – к врачу…
– У вас красивые руки, – сказала она. – Красивые мужские руки.
Я с изумлением посмотрел на свои руки, но тут Алина принесла бинт, и я перевязал распухший голеностопный сустав.
– Что у вас с рукой?
– Локоть, – сказала женщина. – Ушибла, когда падала.
Я ощупал распухший локоть и на всякий случай тоже перевязал.
– Спасибо, Алина, – сказала женщина. – А теперь вам придется поухаживать за мной, – сказала она, когда Алина вышла. – Помогите мне добраться до кровати, пожалуйста.
Обняла меня рукой за шею, запрыгала на левой ноге, остановилась схватившись за спинку кровати.
– Откиньте одеяло, – скомандовала она. – Теперь помогите снять юбку. Слева. Пуговицы слева.
Я расстегнул пуговицы и снял с нее юбку, пытаясь убедить себя, что раздеваю труп, хотя мне никогда в жизни не приходилось раздевать труп. Потом она подняла здоровую руку и попросила снять блузку. Повернулась спиной, я расстегнул лифчик, сунул его под подушку. «Это тоже», – сказала она, повернувшись ко мне лицом, и я снял и это, помог ей облачиться в ночную рубашку, уложил, подсунув под больную ногу скатанное в валик полотенце, и укрыл одеялом.
– Вы ужинали? – спросила она. – Несите сюда все из холодильника. И вино! Если вина не обнаружится, предадимся коньяку – он тут не переводится. Кухня налево.
Холодильник был набит едой – буженина, салями, черная и красная икра, сливочное масло, сыр такой и сякой, паштеты в баночках и черт знает что еще.
Я был очень голоден, но мысли мои были заняты не едой – Фриной.
Я вспомнил фотографию деда с девочкой на коленях – это была довоенная фотография. Значит, Фрине под или даже за шестьдесят. Однако тело у нее было гладкое, упругое… меня бросило в жар и дрожь… Я ожидал чего угодно, только не этого. Никакого кокетства, никакого смущения, никаких намеков. Когда я раздевал ее, она с невозмутимым видом поднимала руки, поворачивалась, как в ателье на примерке или на приеме у врача. Словно она была не женщиной, а я и вовсе призраком. Если это игра, то какая? Какую цель она преследовала? Похвастаться телом? Соблазнить? Вот таким мудреным способом? И зачем?
Конечно же, я был чрезвычайно самовлюбленным типом, но не до такой степени, чтобы считать себя неотразимым. Я мог объяснить поведение Фрины только ее возрастом. А единственное, что отличало ее от Розы Ильдаровны или Жанны, было чудом сохранившееся девичье тело. Как у старой ведьмы, дорвавшейся до эликсира молодости. Прекрасное тело. А красота и добро не могут существовать раздельно – так считали современники Праксителя, которые исповедовали калокагатию.
Женщина с идеальным телом невинна.
Вдруг подумалось: да какая разница, сколько ей лет, важно другое – бесплатное жилье, вкусная еда и регулярный секс – вот что сулит мне связь с Фриной. Но эта мыслишка мелькнула и пропала, смытая новой волной жара и дрожи…
Кое-как нарезав хлеб и мясо, я вернулся в спальню, придвинул банкетку к кровати и поставил на нее поднос.
– За ваши синдесмозы, – сказал я, поднимая рюмку. – За высокую регенеративную способность связок вашего голеностопного сустава!
– Ох, – сказала она. – Ничего приятнее в жизни не слыхала, доктор!
– Меня даже доктором-недоучкой нельзя назвать – бросил институт после второго курса… впрочем, факультет журналистики тоже бросил…
– Чтобы стать писателем? Тогда вы должны жалеть, что не видели, как сегодня свергали памятник Дзержинскому на Лубянке…
– Это там вы вывихнули ногу?
– Но досмотрела спектакль до конца. Видели б вы, что творилось с толпой, когда Железный Феликс повис в воздухе… и столько людей… Ростропович, Лариса Богораз, Кронид Любарский… не хватало только Солженицына в сталинском френче… интересно наблюдать за обществом, которое находится в поисках жанра… но это точно не героический эпос и, конечно, не роман… и Христа там не было…
