Несмотря на обилие неправильных ходов с нашей стороны, что в шахматах, что в любовных играх, есть и хорошие новости: мы способны учиться и преодолевать свою иногда ненужную зависимость от логики.
Сделанные Кеном Риганом выводы указывают на то, что мастерство лучших шахматистов из числа людей постоянно возрастает. До 1970 г. начисления рейтинговых баллов не производилось, однако Кен оказался в состоянии самостоятельно рассчитать рейтинги путем походового сравнения игр более ранних гроссмейстеров с рекомендациями программы. Рассчитанный Кеном рейтинг лучшего игрока 50-х гг. XIX века, американца Пола Морфи, составляет около 2300 баллов, что по сегодняшним меркам не позволило бы ему попасть даже в первую сотню американских шахматистов, не говоря уже о сотне лучших игроков мира. Вполне возможно, что мастерство Пола Морфи не смогло бы сравниться даже с мастерством Кена Ригана. Когда в детстве я учился игре в шахматы, Морфи был для меня идолом (в шахматных справочниках разбираются его лучшие игры), но, скорее всего, я вполне мог бы потягаться с ним уже в возрасте пятнадцати лет. Мне до сих пор тяжело смириться с этим.
Как игроки в шахматы люди все больше напоминают компьютеры. Ведущие гроссмейстеры чаще, чем раньше, экспериментируют с «неуклюжими» ходами или по крайней мере обдумывают их — те-перь-то они понимают, что эти «неуклюжие» ходы зачастую срабатывают. Кен Риган полагает, что шахматисты из числа людей теперь чаще понимают перспективную ценность жертвования фигурами и настроены жертвовать ими, несмотря на то что будущее вознаграждение за это выглядит туманным, а не конкретным. Шахматисты теперь чаще видят, когда король может быть оставлен без видимой защиты — опять же благодаря опыту игры с компьютерами (кстати, Васик Райлих называет рокировку — перевод короля в безопасную зону — неэкономным ходом). Мы выяснили, что многие из дебютных комбинаций ошибочны, а заодно — и что можно противопоставить тем или иным дебютам. Выяснили мы и то, что многие из дебютных комбинаций оказались недооцененными. Это произвело революционный переворот в нашем понимании игры. А что еще революционизирует машинный разум?
Исследовательская литература более широкого характера указывает на возможность прогресса интеллекта населения в целом, а не только интеллекта шахматистов. Средний показатель коэффициента интеллекта населения возрастает каждые десять лет примерно на три балла — феномен известный как «эффект Флинна». Конечно, неизвестно, у скольких именно людей уровень общего интеллекта со временем увеличился, и насколько хорошо им стали даваться тесты. Ну и что из того? Подготовка к прохождению тестов является еще одной формой когнитивного развития. (Большинство исследователей в данной области действительно считают, что реальный уровень интеллекта в определенной степени повышается.)
Еще одним свидетельством является быстрый прогресс шахматисток. Бобби Фишер как-то пошутил, что готов дать фору в коня (серьезный гандикап, подразумевающий начало игры без одного из коней) любой женщине в мире. Хотя он ни разу этого своего высокомерного обещания и не исполнил, до недавних пор число женщин среди ведущих игроков мира оставалось непомерно мизерным. Но затем совершенно неожиданно что-то изменилось и мастерство шахматисток резко возросло. Юдит Полгар довольно продолжительное время входила в первую мировую десятку шахматистов, и каждый гроссмейстер-мужчина опасается ее агрессивной игровой тактики. На протяжении длительного времени уровень мастерства шахматисток подтягивается к уровню мужских шахмат, а участие женщин в шахматных турнирах переживает бум, включая профессиональные турниры. Особенно много хороших шахматисток выросло в Китае и Индии. Люди способны учиться и развивать в себе способности, которые долгое время считались недоступными им.
Самое интересное здесь то, что у этого прогресса шахматисток нет непосредственной причины. Конечно, успешная борьба с дискриминацией женщин ведется в мире уже не одно десятилетие. В шахматной же вселенной в какой-то момент было достаточное число женщин, способных служить примером для подражания, и достаточное число турниров для шахматисток, чтобы поддержать интерес женщин к игре на профессиональном уровне. Несколько десятилетий назад шахматы были той областью, где преимущество мужчин признавалось неоспоримым даже самыми рьяными сторонниками равенства полов. Общим бытовавшим мнением было: «Женщины просто не умеют играть в шахматы». Единственная видимая причина роста мастерства шахматисток — это то, что шахматами стало заниматься больше женщин.
Будущее логического мышления
Кен Риган как-то попытался выяснить, насколько глубокой игрой может быть партия в шахматы. Его заинтересовал матч Грищук — Крамник — хорошо известная игра, состоявшаяся в рамках престижного турнира в Мехико. С помощью шахматных «движков» Кен попытался понять, действительно ли в конце матча Грищук находился в выигрышной позиции. Он уделил этой проблеме почти год и проиграл на домашнем компьютере более десяти триллионов комбинаций (его детям по-прежнему велено быть предельно осторожными, когда они пользуются этим компьютером). Результаты анализа заняли примерно пятьсот страниц текста. Каков же результат? Положение фигур на доске было необыкновенно интересным и неустойчивым, и Крамник мог бы добиться ничьей, если бы показал свою лучшую игру. С помощью программы Fritz (по мнению Кена — лучшая программа для анализа концовки партий) Риган смог сгенерировать идеальную интерпретацию положения фигур. Но важно здесь то, что одна только эта — предположительно интересная — позиция в игре потребовала проведения анализа столь глубокого уровня.
С когнитивной точки зрения столь неожиданная глубина анализа вызывает тревогу. Она показывает, что мы, люди,—даже в мгновения высшего проявления нашего интеллекта и в самых серьезных соревнованиях — предпочитаем все чрезмерно упрощать. Мы злоупотребляем сведением решений к логике. Мы любим стандартные ответы и изо всех сил пытаемся избежать хаоса в мыслях. Даже если вы считаете, что эти недостатки свойственны далеко не всем, они, судя по всему, свойственны представителям человеческого рода с самыми высокими умственными и аналитическими способностями, в особенности отличным шахматистам.
Каким образом все эти выводы применимы к принимаемым нами решениям, особенно связанным с нашей трудовой деятельностью?
1. Сильные и слабые стороны человека на удивление типичны и предсказуемы.
2. Не доверяйте стройным, логически выстроенным теориям.
3. Отказаться от своих шаблонов мышления труднее, чем может показаться.
4. Наслаждайтесь беспорядочностью.
5. Мы в состоянии учиться.
Наши когнитивные изъяны, выявленные с помощью шахматных программ,— это не всегда те же когнитивные изъяны, что выявляются в рамках поведенческой экономики. Во-первых, как уже было сказано ранее, поведенческая экономика не всегда в состоянии предугадать наше рациональное поведение. Во-вторых, специалисты, занимающиеся вопросами поведенческой экономики, сами страдают от многих из тех недостатков, что были свойственны гроссмейстерам докомпьютерной эпохи. Они стремятся к построению поведенческих теорий, которые излишне стройны, сверх меры упрощены или чрезмерно опираются на логику — подобно абстрактным выкладкам математической теории решений. Несмотря на весь их вклад в научную мысль, манипуляторы чужих решений иногда сами являются проблемой, а не частью решения.
