Запоздало она кинулась к телефону. Фима понял, что она не вызывала милицию, о милиции она подумала только сейчас, после его слов.
Жесткая улыбка тронула его губы.
— Ну вот и прокололась. — Он провел рукой по губам, как будто снимая с лица гримасу, по лбу, словно хотел унять жар, вытер руки о пиджак и молниеносно бросился на нее. Все это произошло так быстро, что только спустя какое-то время Леночка смогла восстановить ход его действий. Но тогда она и охнуть не успела.
Телефонный шнур оказался оборванным, руки связанными за спиной, а во рту та самая косынка, которая служила Раечке жгутом, стягивающим предплечье.
— Ты называешь меня убийцей? Так вот я и тебя сведу в могилу. Ты подохнешь точно так же, как твоя истеричная потаскушка. Ишь ты, любви ей захотелось, шлюхе подъездной. Красивой жизни, шикарных шмоток, тьфу. — Он плюнул на пол, но тут же растер плевок ногой. Снова достал сигарету, зажег ее, сделал пару затяжек и осторожной кошачьей походкой подошел к Леночке. Глаза ее расширились от ужаса, когда он вынул сигарету изо рта, сел ей на ноги, поднял край выбившейся из джинсов рубашки и, помедлив немного, ткнул сигаретой в мелко дрожащий, втянутый к самому позвоночнику, мокрый от борьбы и страха живот.
Леночка выгнулась дугой. Приглушенный кляпом вопль перешел в хриплое дребезжание. Фима почти ласково наклонился к ее лицу и произнес:
— А теперь, детка, я буду тебя… — он уже расстегивал брюки и, не сводя с ее мучительно распахнувшихся глаз взгляда, добавил яростным шепотом: — любить.
Леночка потеряла сознание.
Когда она пришла в себя, мир переменился. Он стал каким-то чудным и веселым. Леночка увидела над собой лицо, неуловимо изменчивое, непонятное.
— Узнаешь?
«Это сон», — подумала Леночка и снова закрыла глаза.
— Пусть спит. — Ей показалось, что голос знакомый, где-то она его уже слышала, но нужно время, чтобы понять, кому он принадлежит. — Очухается, дадим поправиться. Полкубика, думаю, хватит.
— Куб вернее будет. — Леночка попыталась напрячься, чтобы понять: снится ей это или в самом деле она слышит голоса. Почему она ничего не может вспомнить?
Ей послышался легкий шелест, как будто прямо над ней шумела густая листва осенней дубравы. Голоса исчезли, словно растворились в этом шелесте. Ей захотелось встать и пойти посмотреть, что происходит, куда все подевались? Она попыталась подтянуть колени к груди, но на то, чтобы распрямить ноги и сделать рывок телом, сил у нее не хватило.
— Смотри, как ее зацепило, а?
И вдруг Леночка поняла, что значит слово «грузит»… Рая!!! Она моментально вспомнила все! Ах, как грузит этот противный смех, как давит на мозг, не дает сконцентрироваться! Леночка попыталась пошевелить языком, но язык противно прилип к небу сухой и шершавой поверхностью. Она открыла глаза. Мутное пятно превратилось в прямой нос, усмехающиеся губы, родимое пятно на ухе. Смотреть было больно, залитая солнцем комната слепила, но Леночка смотрела через боль. Постепенно взгляд ее сделался осмысленным.
— Фима… — протянула она. Губы против ее воли растянулись в улыбке, точно кто-то изнутри управлял мышцами лица. Как пестрый рой мотыльков, заплясали перед ее глазами цветные блики, но лицо Фимы все так же отчетливо виделось ей сквозь игру света. Она почувствовала одобрительное похлопывание по плечу и испугалась. Ладонь его взлетела у самых глаз, расстояние как-то скукожилось, рука его стала короткой и толстой, а лицо узким и асимметричным. Горло захлестнул бурный приступ смеха, она услышала этот смех и еще больше испугалась.
— Узнала, — произнес Фима, и Леночка зачем-то кивнула. Одновременно с кивком головы дернулась и стена. Она выгнулась неправильным полукружьем — рисунок на обоях заплясал. Леночка разглядела придурковатых зверушек, которые замахали ей закорючками лапок и тут же превратились в голубоватый дымок, застлавший ей глаза. Ее затошнило от этой бесконечной пляски перед глазами, от того, что она не может уловить хоть что-нибудь, поддающееся логическому осмыслению.
Ну что за бред? Тучи мошек облепили ее влажное тело, она стала отмахиваться от их назойливого щекотания и вдруг снова услышала хриплый смех. Свой смех, похожий на шипение капель жира, падающих на раскаленный металл мангала.
— Ка-айф… — протянула Леночка и запоздало подумала, что и это тоже часть бреда. Сама она бы не могла произнести это слово — губы помимо ее воли выдохнули его, а смысл сказанного дошел до нее позже, спустя пару секунд.
«Никогда со мной такого не было», — подумала она и вдруг поняла, что ничего понять не в состоянии, что даже не знает названий предметов, окружающих ее. Не знает их предназначения. Не знает элементарных слов и понятий, как будто только что родилась.
Бред. Бред, бред, бред, бред!!! Но что такое бред? Еще немного, и она свихнется. Она снова хохочет. Ненормальный гомерический хохот, отзывающийся в голове тысячекратным эхом. Над чем смеемся, господа? — доносится до ее мозга откуда-то из глубин подсознания, а поскольку и это становится для нее неразрешимой загадкой, непонятной, необъяснимой, игрой звуков и смысла, то она снова заливается смехом. Над собой смеемся! И еще одна причина для хлюпающих звуков, вырывающихся из груди.
Из фокуса возникает Фима, Леночка смотрит на него с благоговейным ужасом, хочет пойти следом, даже приподнимается на кровати, но, ощущая свое тело как киселеобразную массу без костяка, плюхается обратно.
Леночка провалилась в беспамятство. Она то вываливалась оттуда, как из плотно обволакивающего кокона, то снова ныряла обратно. То пыталась ухватиться за хвост какой-нибудь немудрящей юркой мыслишки, то обнаруживала, что никаких мыслей никогда не было и не могло быть. Ловила летающие яйца, переплывала какую-то мутную реку, оказывалась на том берегу и растворялась в облаках фиолетовой пыли. Открывала глаза, чувствовала чьи-то руки, слышала какие-то голоса и порой даже осознавала, что с ней делают что-то ужасное, что-то невозможно мерзкое. Но что?
Она хохотала, рыдала, уползала и снова возвращалась во власть этих рук, чувствуя, что мозги свинчиваются, что все тело пронизывает сумасбродное желание бесконечного обладания мужским телом. Желание не удовлетворялось, и это бесило.
— Бери, детка, — слышала Леночка грубый и требовательный приказ. «Никогда этому не бывать!» — мелькало в ее голове, но тут же будто что-то переключалось в ней, и она снова смеялась, выполняя то, к чему ее понуждали.
Вряд ли когда-нибудь Леночка сможет вспомнить лица людей, мелькающих в те дни перед нею. Вряд ли сумеет осмыслить весь ужас происходившего с ней. Затуманенный мозг оказался в некотором роде защитой — на самом деле это спасло ее от сумасшествия, потому что реальность была куда страшнее нелепых видений. И только одна мысль не покидала ее даже тогда, когда она была совсем бесчувственна, — мысль, подобная ветру, обгоняющему поезд: во что бы то ни стало вырваться из пут безумия! Во что бы то ни стало! Ведь кончится же это когда-нибудь. Должно же быть хоть малюсенькое просветление… Но все же с неосознанной покорностью она снова склонялась над дурно пахнущими лобками, ее язык ощущал желчную горечь гениталий. Леночка выполняла какие-то команды, просьбы. Отвечала на вопросы и смеялась. Все время смеялась. Даже когда безумно хотелось плакать — она смеялась. Смеялась, смеялась, смеялась! Господи, когда же кончится этот кошмар? Эта пустота в голове, эта неспособность осознавать смысл происходящего? Время неимоверно растянулось — исчезло даже само понятие времени. Пространство раздробилось на извилистые секторы перетекающих тел, фрагментов, обрывков, силуэтов, теней. Звук рассыпался на дребезжание, вой, визг. И смех!
