– Мы хотим видеть в нашей пионерской организации вожаком Егора Меркушева. Он наш, мы ему доверяем, – кричали, решив единогласно, пионеры, когда выпроводили за дверь противника.
– Он теперь нам не товарищ, волк тамбовский ему стал товарищем, – решили большинство ребят школьного класса первой семилетней школы.
Дальше жизнь текла свои чередом. Вечером в субботу Ваня вместе с отцом и братом заходили в гости к Георгию Васильевичу Попову, жившему с женой и детьми в деревянном доме на улице Малой Подгорной. «Есть на Волге утес», – исполнял, напевая и одновременно играя на гитаре, радушный хозяин. Рядом на стуле сидела его маленькая дочка Анна.
В воскресенье Ванечка вместе с бабушкой Катей ходили в Крестовоздвиженскую церковь за реку, где крестили ребят, отпевали, грехи опускали, венчали свадьбы. Ваня увидел, как к священнику подошла девяностолетняя старушка грехи сдавать. Поп спрашивает:
– Чем ты, бабушка, грешна?
– Да в одной кофточке пришла.
– Да ты что, бредишь? – высказал раздражено поп.
– Да что ты, лешинький оденешь, – промолвила старушка-божий одуванчик.
– Сторож, выведи старуху, – приказал охраннику священник.
– А бабка тогда заявила – я вам дала, а сторожу не дам.
* * *
29 июня 1929 года. Большая толпа народа. Похоронная процессия наполнила площадь имени 25 Октября, провожая в последний путь ушедшего в мир иной первого секретаря карельского обкома ВКП(б) Иоганна Андреевича Ярвисало. Впереди, у гроба первые лица республики – Ровио, Шотман, Гюлинг, Гаппоев, Михайлов, Нельке, Кужжеев, Архипов, другие товарищи.
Рабочие Онежского металлургического завода, железнодорожники станции Петрозаводск, труженики типографии имени Петра Анохина, Лососинского промкомбината, других предприятиях города прощались с Иоганном Андреевичем Ярвисало, не скрывая с лиц печаль, с глаз стекали слезы.
В гуще советского народа, стояла семья рабочего-революционера Меркушева. Его три взрослеющих сына – Павел, Андрей, младший Егор, выросшие на глазах. Они стояли молча, вслушиваясь в голос тревожных гудков металлургического завода, как во времена похорон Ленина, которые на весь центр города извещали о пришедшей непоправимой беде.
Скорбя по умершему от тяжелой болезни товарищу, вынеся тело из здания КАРЦЫКа, гроб под траурные марши принесли к могиле героев революции, где у высокого, продуваемого ветрами обрыва похоронная процессия остановила движение. В шаге от ямы напротив железного строя красноармейцев товарищ Густов Ровио произнес прощальную речь. Вспоминая весь жизненный революционный путь, Ровио сказал:
– Прощай, наш боевой друг, наш верный соратник, пусть земля будет тебе пухом. Спи спокойно. «Память о тебе будет вечно жива, – слышал траурный митинг.
Потом произносилась речь Гюллинга. За не выпускавшим из рук трость хромым человеком взял слово директор Кондапожского комбината товарищ Ярвимяки. Еле сдерживая эмоции, он стоял и молчал.
В слезах, в черном платке от головного убора, супруга Иоганна Андреевича Ярвисало оплакивала мужа. Она кричала:
– Куда ты ушел, моя сказка?..
– Прощай, наш боевой друг, наш верный товарищ, – повторялись в речах другие.
– Спи спокойно Пусть земля тебе будет пухом, – повторяли одни и те же пришедшие прощаться с другом товарищи. Многие еле сдерживали эмоции. У Ивана в глазах не высыхала слеза, ему было, больно смотреть на тело молодого на вид шатена в гробу без движения, Лицо худого человека под траурную музыку военного духового оркестра смотрело голубыми глазами в небо. Безжизненные, стеклянные, обездвиженные смотрели в небо. Человеческая душа оставила тело, но была где-то рядом, близко кружа возле отшедшего в мир иной человека, тоскуя по телу.
«Он больше никогда к нам не вернется. Товарищ Ярвисало – пламенный революционер, большевик, человек, возглавлявший обком партии много лет. И больше его не увидим. Но память о нем будет жива вечно. Мы никогда его не забудем», – плакал и тут же клялся, сразу успокаивал себя Иван Надкин. В надежде – скоро наступит Мировая революция, как думаешь жить без него? Тогда имя Иоганна Андреевича Ярвисало будет известно на весь мир. Вытирая с юных глаз слезу, Иван смотрел на большие синие купола белокаменной церкви, видевшейся за деревьями заводской ямы, то на отца, говорившего с рабочим Меркушевым. Он поздоровался с директором комбината из Кондопоги, товарищем Ярвимяки. Он похлопал его по плечу, обняв, крепко расцеловал.
– Я его правда уважаю, по-честному, и очень скорблю, – слышал голос Александра Александровича Иван.
Обращался к стоящему рядом отцу. Отец бросился в сторону красноармейцев и матросов, на их плечах – большие барабаны, свисавшие на крепких плечах.
Снова заиграла музыка оркестра, забили одновременно барабаны: «Бум бум бум!» – слышались тупые звуки больших барабанов. В жарком воздухе напекало солнцем.
– Зачем, на кого он ушел, на кого нас оставил? – мучаясь в слезах, задавали себе вопросы, не находя на них ответа.
Красные розы ложатся на гроб. Молча падали, оставались лежать на теле умершего. Сильно щемит сердца. Нагнетают боль, и никто эту боль не в силах исцелить. Ваня с глубокой печалью смотрел на тело, будто на века отрывал от сердца близкого родного человека, старшего брата, отца.
Стоя в общей процессии, Иван обратил внимание на подъехавшего на сером красавце-коне всадника. Главного начальника милиции республики, Георгия Владимировича Зуева, следившего здесь за порядкам. В шаге от товарища Зуева крутился чекист Ипатов, в поведении которого проглядывал пьяный кураж. Он выяснял отношения с прокурором Елиным. Не ругался.
– А ты пользовался поддержкой у Яривисало, как думаешь работать без него? С чем пойдешь в обком? – Пытал Елина Ипатов, оба ругались друг на друга матом.
– Вот сброшу с коня одного паразита, в итоге успокоюсь, – отвечал Ипатов Елину, имея в виду Зуева. Их пьяные голоса дрожали. Лица смотрели на не слезавшего с коня всадника. Выясняли, продолжая, отношения Люди подходили к гробу, не обращая на двух пьяниц внимания. Народ снимая с головы шапки долой, подходили один за другим, смотрели на мертвого. Видели, видя в последний раз.
И вот грянула музыка оркестра. На гроб положили крышку. Гроб спустили глубоко в землю. Грянул залп оружейного салюта. Сразу заиграла музыка, отдавая последнею дань революционеру. Зашевелись рабочие люди.
Присыпая лопатами могилу, сравнивая с землей, погребали рядом с героями революции. «Им, отдавшим жизнь в борьбе за власть Советов. Много финнов и карелов, скопившихся здесь в одно-единое целое, говоривших между собой на финском языке, который рано или поздно должен стать интернациональным языком мирового пролетариата. Да, именно с этим языком партия большевиков пойдет в свой последний и решительный бой», – думал Иван Надкин, когда укладывал на могилу прощальные цветы. Видел, как люди направлялись на поминальный обед, состоявшийся в театре «Триумф».
