— Я обхожусь.
— Не лукавь. Уж мне-то известно, на чьей ты стороне. Клэр, это очень важно. Мы идем к катастрофе. От наших действий зависят здравомыслие и безопасность всего мира.
Клэр вздохнула:
— Никак не могу, Салли. Мне очень жаль. Слушай, а ты готовишь что-нибудь для школьной благотворительной ярмарки в этом году? Может, я бы смогла помочь, хотя мальчики там уже и не учатся. Например, Матильда могла бы испечь пару кексов. — Ох, как нехорошо получилось. — Я хочу сказать, мы могли бы что-нибудь пожертвовать.
Повесив трубку, она прошла в кухню. «Надеюсь, Салли не станет сплетничать и утверждать за моей спиной, что „Клэр начинает заноситься“». Люди забывают — или не знают — что роскошь, которой окружены семьи дипломатов, им не принадлежит. Блеск принадлежит короне, а они с Эдвардом только служат ей (при этом она служит бесплатно). Резиденция не является их собственностью, — скорее, это они ей принадлежат. Когда закончится служба Эдварда в Париже, упакуют вещички и съедут, как из гостиницы; да и до тех пор она в резиденции не хозяйка.
— Attention![46] — зашипела Матильда, стоило Клэр появиться в дверях кухни. Указала на духовку и поднесла палец к губам.
— Здесь ребенок спит? — шутливо спросила Клэр и тут же пожалела об этом. Приподняла салфетку, прикрывающую спаржу: не пожелтела ли. Лежащие на блюде нежные белые и лиловато-пурпурные стебельки напоминали тесно переплетенные тела любовников. — Красивые, правда?
— Ха-ха, très amusant, миссис Мурхаус, но un bon gâteau[47] требуют не меньшей осторожности, чем ребенок. — Матильда выхватила блюдо со спаржей и понесла к раковине. Дала воде протечь, убедилась, что она достаточно холодна, смочила пальцы и обрызгала стебельки, будто священник, помазывающий прихожан миром. — Хотя и намного вкуснее.
— Откуда вы знаете, Матильда?
Матильда рассмеялась — не своим обычным лающим смехом, а осторожно, почти неслышно, чтобы пирожные не сели, и рубанула рукой в воздухе:
— Ага, небольшой ответный удар в челюсть от жены советника? Немножко бесцеремонно, нет? Что с вами, миссис Мурхаус?
Вопреки намерению не думать больше о турке, она вспомнила его блестящий от пота лоб. Заправила прядь волос за ухо и сложила руки на груди:
— Матильда, разве работодатель может быть бесцеремонным с тем, кто у него работает?
Матильда вытерла влажные пальцы о фартук, закрывающий ее могучую грудь, и поправила платок на седеющих волосах. Затем, гордо выпрямившись, несмотря на свой крошечный рост и на то, что Клэр на голову выше, ответила:
— Каждый может иметь дурные манеры и быть грубым. Даже Monsieur le Président[48] по отношению к уборщику улиц.
Вид у нее стал свирепый, и Клэр вспомнила слова Эдварда: «Сегодня Матильду лучше не сердить». Кроме того, она права. Ко всем следует относиться с уважением. Хотя вопрос Клэр был совсем о другом, и Матильда это поняла.
— Вы правы. — Она оставила спаржу в покое и заглянула в холодильник. Клубнику кто-то убрал. Клэр закрыла дверцу. — Правда, мне довольно трудно представить, чтобы президент Франции стал отчитывать мусорщика.
Матильда фыркнула:
— Да и мне нелегко. Французы такого не потерпят. Значит, завтра печь апельсиновый пирог?
Любимый пирог Джейми. Матильда выражает готовность помириться, не потерпев при этом поражения: предлагает порадовать Джейми и дает понять, что ей известно о его внеурочном появлении. И наверное, думает, это он съел клубнику. Вот и замечательно. Пусть. К Джейми она всегда проявляет снисходительность и простит ему кражу скорее, чем ей или Эдварду.
— Было бы неплохо, Матильда.
На столе два больших бачка с густым белым йогуртом, похожих на деревенские канистры.
«Мой жена очень хороший поварка, — сказал турок. — Готовить очень хорошо йогурт, тогда жить долго».
Если бы его арестовали в Америке, жить ему оставалось бы всего ничего, даже если бы жене позволили приносить ему йогурт. После ареста и осуждения его приговорили бы к смертной казни. Трудно представить такое, когда думаешь о человеке, с которым всего пару часов назад шла вместе по улице, слушая, как он расхваливает стряпню своей жены. Клэр почувствовала боль в груди, стало нечем дышать. Впрочем, нет, в Европе смертная казнь отменена, и во Франции, и в Турции. Из всех западных народов лишь американцы продолжают убивать своих убийц.
«Чушь какая, — подумала она. — Неужели я ему сочувствую? Он же террорист».
Он остановился перед ней, зажав в руке обрывок страницы и пытаясь всунуть его ей. Но в тот момент это был всего лишь бедняга, не знающий, куда идти, и взмокший в своей дешевой кожаной куртке. Возможно ли, что он — убийца?
«Должно быть, произошла ошибка, — подумала она. — Я ошиблась. Ведь есть же свидетель».
— Если вы намерены выдирать из головы волосы, миссис Мурхаус, делайте это где-нибудь в другом месте, — попросила Матильда, доставая поднос с рыбой в маринаде из холодильника.
Клэр бросила в корзину прядку волос, которую машинально выдернула, не заметив. Посмотрела на часы на дверце духовки: три тридцать пять. На четыре она записана к парикмахеру.
— Для чего йогурт?
— Для десерта, — ответила Матильда. Шмякнула рыбу на стол, совершенно не заботясь о пирожных. — С клубникой.
Пора ехать, подумала Клэр.
— Или с тем, что от нее осталось, — бросила вдогонку Матильда.
Перед выходом Клэр проскользнула в библиотеку и включила телевизор. Слишком рано для новостей. Переключилась на Си-эн-эн. Спортивный обзор. На Би-би-си. Международные деловые новости.
Она договорилась, что поедет в парикмахерскую на машине; значит, есть еще время посмотреть в «Гугле» — если, конечно, улицы не запружены какими-нибудь демонстрантами. Села к столу, нажала пробел, и экран ожил. В ожидании, пока загрузится программа, засунула руки в карманы кардигана, с удовольствием ощутив пальцами тепло мягкого, но плотного кашемира. Нащупала прохладную гофрированную бумагу и вынула листок — не список дел, не записку турка, а счет из цветочного магазина, о котором забыла. И не внесла сумму в список сегодняшних расходов.
Протянула руку к ящику, в котором хранилась расходная книга, но сначала набрала несколько слов в «Гугле». Пока сайт загружался, пристально взглянула на счет.
У Жана-Бенуа такой необычный почерк с наклоном, и цифры он выписывает не менее тщательно, чем буквы. Вместо того чтобы просто указать общую сумму и вычесть пятнадцатипроцентную посольскую скидку, записал все подробно, указав количество цветов и их стоимость отдельно для каждого букета: lys jeunes / 48 / 6,50 euros / 312,00 euros и в последнюю очередь — окончательную сумму. И даже точное время покупки: десять двенадцать.
