Телеграфист глянул на Гидеона, испрашивая разрешение. Гидеон кивнул.
— «Рейсу Логану, Санта-Фе. Ваша дочь ожидает Вас в гостинице в Керрилосе».
— И это все?
— Все. И еще не подписано. Видите?
Чарли даже не взглянул на листок.
Глаза его потемнели. Обернувшись к Гидеону, он приказал:
— А теперь сделай как надо.
Гидеон выхватил листок и, еле сдерживая ярость, сделал приписку.
— Вот. Прочти ему.
Телеграфист откашлялся и прочел:
— «Если хотите видеть ее живой, привезите десять тысяч долларов».
Лицо Чарли расплылось в улыбке.
— Так-то лучше. Вот теперь можешь отсылать.
Телеграфист снова посмотрел на Гидеона, чтобы получить разрешение, словно это он держал его на мушке, а не Чарли.
— Посылай, — пожал плечами Гидеон, повернулся и, выходя из офиса, услышал за спиной, как заработала азбука Морзе.
— Я с тебя глаз не спущу, Саммерфилд, — крикнул ему вдогонку Чарли.
— Не сомневаюсь. — Гидеон вышел, хлопнув дверью.
В баре он потребовал бутылку виски и тут же опрокинул две стопки.
Проклятье! Куда девалась его голова? Не так уж трудно было провести Чарли Бака и обмануть Дуайта насчет выкупа, подумал он, поморщившись. Совсем нетрудно, если не витать в облаках и отвлечься от хорошенького личика Хани Логан, которая играет его сердцем, словно котенок клубком ниток.
Заплатив за выпивку и прихватив с собой бутылку, Гидеон пошел наверх, не обращая внимания на Чарли Бака, сидевшего в холле в котелке набекрень и с пистолетом на коленях. На страже подлых интересов Дуайта Сэмьюэла, зло подумал Гидеон. Однако Хани незачем знать про Чарли Бака. Надо будет продержать ее в комнате до завтрашнего утра.
Значит, так. Требование выкупа послано, и завтра сюда заявится Рейс Логан. Неясно только, прибудет ли он с десятью тысячами долларов или с дюжиной вооруженных людей. Во всяком случае, задача Гидеона — продержать Хани взаперти, особенно если учесть, что внизу их караулит Чарли Бак. Правда, перспектива оставаться целые сутки запертым в маленьком гостиничном номере с мисс Хани Логан его не очень прельщала.
Поднимаясь по лестнице, он вспомнил, как она объяснилась ему в любви и как у него при этом забилось сердце. Он себя тогда почувствовал щенком, который, виляя хвостом, опрокинулся на спину, чтобы ему почесали живот. Ну не глупец ли он?
Вряд ли это любовь. Гидеон помрачнел еще больше. Если бы она все еще была Эдвиной Кэссиди, кассиршей, может быть, он бы ей и поверил. Но для Хани Логан, богатой наследницы, это было всего лишь приключением. Возможно, он первый мужчина, с которым она оказалась наедине. Может, и не целовалась никогда. А поскольку в темпераменте этой девушке не откажешь, в ней проснулись инстинкты и желания, о которых она и не подозревала и которые приняла за любовь…
Любовь! Даже Кора никогда не признавалась ему в любви, а ее поведение доказало, что любви и на самом деле не существует.
Уже почти добравшись до верха, Гидеон неожиданно споткнулся и чуть было не свалился вниз. Он стал убеждать себя в том, что это действие выпитого натощак виски и не имеет никакого отношения к упомянутым Хани сердечным струнам.
Надо продержаться двадцать четыре часа — вот и все. А закончится все тем, что либо, заплатив выкуп, банкир просто-напросто заберет ее домой, либо Хани у него отнимут под дулом пистолета. А до тех пор придется охранять ее. Это не так уж и трудно. Потруднее защитить себя от нее.
Гидеон повернул ручку двери и понял, что она не заперта.
— Какого черта ты оставила дверь открытой! — набросился он на Хани.
Схватив банное полотенце, она погрузилась по шею в воду.
Гидеон остановился как вкопанный. Его взгляд, только что метавший громы и молнии, затуманился.
— Я… я уже почти закончила. Вода еще не остыла и не очень грязная, так что и ты можешь помыться, Гидеон… если хочешь…
— Я велел тебе запереть дверь, Хани. Тебе чертовски повезло, что вошел я, а не какой-нибудь местный пьянчуга, захотевший позабавиться.
— Он наверняка вел бы себя поласковее. У тебя что, плохое настроение? — Хани брызнула на Гидеона водой.
Тот пробурчал что-то себе под нос, снял кобуру и, повесив ее на столбик кровати, плюхнулся на матрас.
— Почему ты на меня все время сердишься, Гидеон? — спросила Хани, снова плеснув водой в его сторону.
— Ты не выполнила мою просьбу — не закрыла эту чертову дверь.
— Прости, забыла. Когда коридорный налил эту чудесную горячую воду, я уже ни о чем не могла думать — так мне хотелось снять с себя грязное платье и залезть в ванну.
Гидеон лишь хмыкнул в ответ, потом взбил под собой подушку и вытянулся на кровати, закинув руки за голову. Потом переменил позу: скрестил руки на груди и закрыл лицо шляпой. Он слышал, как она плещется в ванне, как выходит из воды и вытирается. Если бы кто-нибудь сказал ему всего несколько недель назад там, в тюрьме, что он окажется в подобной ситуации и не посмеет подглядеть даже украдкой, да его бы, наверно, от смеха разорвало.
А вот ведь не поддался искушению. Зачем подглядывать, если и без того кровь бурлит? Стоит ли причинять себе лишние страдания? Он и так вряд ли сможет прийти в себя к завтрашнему утру.
Матрас прогнулся, и Гидеон, немного сдвинув шляпу, увидел Хани — ее кожа все еще была влажной, — присевшую на край кровати. Она завернулась в полотенце, но оно провисло, обнажив спину.
— Ты отправил телеграмму моему отцу? — полюбопытствовала девушка. В ее голосе не было ни тени злости.
— Да, мэм. — Гидеон постарался, что-бы его ответ прозвучал сурово и решительно, хотя от близости Хани его сердце готово было выскочить из груди.
— Стало быть, он будет здесь уже завтра утром, — вздохнула она.
— Да, мэм.
Хани обернулась к нему, подвернув под себя ногу. Ее огромные глаза были печальны.
— Значит, у нас осталось не так много времени? Я хочу сказать, чтобы быть вместе.
Гидеон не мог больше сдерживаться. Отвел мокрую прядь волос с ее плеча, провел пальцем по щеке…
— Оно и к лучшему, ясноглазая.
— То, что я сказала тебе утром, — правда, Гидеон. Я люблю тебя.
— В тебе проснулись инстинкты, Эд. Вероятно, такого ты еще никогда не испытывала…
— Мне двадцать лет, Гидеон. Думаю, я понимаю разницу между тем, что говорит мне сердце, и тем, что подсказывает тело. — Хани закусила губу, словно пытаясь остановить горячую волну, заливавшую щеки.
— Эд, дорогая, ты не должна…
— Не смей мне говорить, что я должна, а чего — нет, — огрызнулась она. — Я люблю тебя, Гидеон Саммерфилд. Всей душой и всем сердцем. Я люблю тебя. — Из глаз у нее брызнули слезы, но она сердито смахнула их тыльной стороной руки.
