— По особому случаю?
— Просто не хотела, чтобы ты заблудился.
— С такими указателями — никогда, — заверил он ее, подходя к постели и на ходу расстегивая рубашку. — Значит, сначала десерт, потом ужин?
— Что мне в тебе больше всего нравится, так это твоя сообразительность.
— Дорогая, — Джон уже успел раздеться и теперь присел на постель рядом с ней, — разве могу я упустить такую великолепную возможность? Начнем с самого начала, — с этими словами Джей Ти нагнулся и снял зубами одно печенье с ее груди.
Его сводили с ума стоны, которые издавала Эллисон во время занятий любовью. Это было знаком того, что ей нравятся его ласки, и возбуждало сильнее всего. Нравилось ему и то, что любимая не стеснялась своей наготы и позволяла ему вдоволь любоваться ее телом, ласкать и изучать его самые укромные уголки. Часто во время такого изучения Эллисон заявляла, что больше не в состоянии выносить эту сладкую пытку. Обычно Джон был счастлив удовлетворить ее желание, но только не сегодня.
Сегодня ночью он доведет ее до изнеможения своими ласками, до такого состояния, когда она будет умолять его взять ее.
Он уже хорошо знал, что именно заводит ее. Знал ее самые чувствительные места. Только ему было известно, какие ласки возбуждают ее сильнее всего. К примеру, когда целовал и ласкал ее соски, он знал, как именно надо это делать.
— Еще рано, — прошептал он, беря ее запястья в плен и прижимая к подушке у нее над головой. Джон нежно просунул ее пальцы в решетку кровати и лег на нее сверху. — Подожди, моя милая, я обещаю тебе настоящую ковбойскую поездку.
Элли моргнула. Глаза ее затуманились предвкушением. Из-под опущенных ресниц она смотрела, как Джон покрывает ее тело поцелуями, уделяя особое внимание груди и внутренней стороне бедер.
Наконец его губы замерли в миллиметре от средоточия ее женственности. Он подул на светлые кудряшки внизу живота и поднял голову, чтобы увидеть ее реакцию. Глаза Эллисон потемнели от страсти.
— Как сладко, — прошептал он, целуя ее живот. — Все слаще и слаще, — продолжал он, спускаясь все ниже и ниже, пока его губы не коснулись ее самой чувствительной точки. Женщина дернулась под ним от пронзившего ее острого наслаждения.
Горячий шелк. Медовая сладость. Она раскрылась навстречу его поцелую, как цветок открывается, чтобы дать бабочке вкусить свой нектар.
— Джон!
Его имя сорвалось с ее губ, и Джон словно обезумел от страсти.
Все ее тело дрожало, когда Джон оторвался от ее губ. Он тоже дрожал, но от сдерживаемой страсти. Какая же она красивая! Такая желанная…
Она открыла глаза, но было видно, что она еще не совсем пришла в себя, и Джон почувствовал гордость за то, что доставил ей такое наслаждение. Ее произнесенная охрипшим от страсти голосом мольба взять ее показалась Джону райской музыкой.
Ей не пришлось просить дважды.
С их губ одновременно сорвался стон, они начали медленно двигаться в одном сладостном ритме. Джон чувствовал, как с каждым толчком становится все ближе и ближе к вершине наслаждения, и наконец перестал сдерживаться. Освобождение пришло мгновенно, оставив его совершенно обессиленным, но со счастливой улыбкой на лице.
Было еще светло, когда он проснулся. Элли мирно спала рядом, поэтому он осторожно выбрался из постели и остановился как вкопанный, заметив фотографию на бюро.
Он подошел и взял снимок в руки. Джон никогда не видел его раньше. Но он никогда раньше не был в ее спальне при свете дня, а ночью был слишком занят, чтобы разглядывать обстановку.
Мужчина на фотографии обнимал Элли за плечи, а она прильнула к его груди, накрыв его ладони своими. Джей Ти мрачно разглядывал фотографию, отказываясь верить тому, что на ней видит.
За спиной раздался шорох простыней, и он повернулся, не выпуская снимка из рук.
Элли перевела взгляд с фотографии в его руках на его лицо.
— Мой муж, — сказала она, садясь на кровати и прижимая простыню к груди.
Он потерял дар речи. Не мог ни говорить, ни думать, словно его огрели чем-то тяжелым по голове.
— Дэвид, — продолжила она, вставая с постели и подходя ближе. — Я потеряла его. Четыре года назад. Рак.
Что? Что сказать? Что сделать? Что он чувствует? Сочувствие? Страх? И… Проклятье? Потеря. Как будто у него из сердца вырезали кусок, оставив истекать кровью. Он стоял ошеломленный, поэтому Элли сама взяла снимок у него из рук и поставила обратно на бюро.
— Мне так жаль, — выдавил он наконец, но вышло неуклюже.
Пустота. Вот что он чувствует. Пустота.
— Да, — сказала она, подходя к шкафу и доставая халат. — Мне тоже, — она завязала пояс на талии. — И я голодна, — добавила она, изобразив улыбку, словно тему разговора было так легко сменить. Подходя к двери, она обернулась на Джона: — Ты идешь?
— Да, — рассеянно ответил он. — Через минуту.
Но прошло несколько минут, прежде чем ему удалось прийти в себя и одеться. Еще несколько минут потребовалось на то, чтобы спуститься вниз по лестнице. Его настроение изменилось, как меняется летнее небо перед бурей. Она была замужем.
Он не собирался спрашивать, но, войдя в кухню и увидев ее, женщину, которая стала ему так близка за последние две недели и которую он на самом деле совершенно не знал, не смог удержаться.
— Почему ты не сказала, что была замужем?
— Ты никогда не спрашивал, — просто ответила Элли.
Да, не спрашивал. Раньше. Он не хотел ничего знать о ее прошлом, его радостях и горестях. А теперь хочет. Но это его пугает.
Теперь он понял, почему она так боялась романа с ним. Почему в ее глазах застыла грусть. Почему она никому не рассказывала о своем прошлом.
Она все еще жила этим прошлым. Прошлой жизнью. Прошлой любовью. Прошлой болью. И она все еще любит мужа. Или думает, что любит. Или ей кажется, что она должна его любить.
Четыре года. Слишком много времени. И внезапно ему захотелось исчезнуть из ее жизни, где он только заменял ей мужчину, которого больше нет.
Его сердце обливалось кровью. Он не знал почему, но чувствовал себя обманутым, преданным. Но почему? Ведь это он установил правила. Знай он о ее покойном муже, это ничего бы не изменило. Это бы его даже осчастливило. Разве нет? Можно не бояться, что женщина влюбится в тебя, если она уже любит другого.
Тогда почему он чувствовал себя так, словно его переехал поезд?
Он больше не может оставаться здесь.
— Извини, боюсь, я пропущу ужин, — сказал Джон хрипло. — Мне уже пора возвращаться.
Она не пыталась удержать его, не пыталась уговорить поесть перед отъездом, не спрашивала, не хочет ли он поговорить. Элли просто кивнула и смотрела, как он уходит.
Двадцатью минутами позже он был дома. Джон сразу прошел в спальню и закрыл дверь. Чувство потери было невыносимым. До него дошла простая истина: он потерял самое лучшее, что когда-либо случалось с ним в жизни, поскольку знал, что это конец.
