* * *
Резким ударом руки Ева разбила стекло в верхней части двери огромного амбара – немецкого склада. Запустив внутрь руку, она приподняла щеколду и открыла дверь. Женщины вошли, предварительно оглядевшись и убедившись, что их никто не видел.
В руках Соланж была полулитровая емкость с бензином. Откупорив ее, она начала разливать содержимое по периметру. Ева в это время соединяла запал с самодельной бомбой.
Соланж бросила канистру на пол.
Ева посмотрела в ее сторону, зажгла спичку и поднесла к фитилю, который тут же заискрился и запрыгал по полу, приближаясь к своей цели.
– Идем, – Ева поднялась, и они обе устремились к выходу.
Они были уже на расстоянии ста шагов, когда раздался взрыв и вся территория склада заалела, охваченная пламенем.
* * *
Соланж бросила беглый взгляд на Еву, которая, не отрываясь, смотрела на синевато-красное зарево огня.
– У тебя кровь!
Ева опустила глаза и только сейчас заметила, что из рассеченной дверным стеклом ладони сочилась, не останавливаясь, кровь. Она оторвала кусок подола собственного платья и наскоро перевязала руку.
– Надо уходить, – поторопила ее Соланж.
Ева не спорила. Ближе всего к складу была ее собственная квартира, и они направились туда. Ева зажгла неяркий свет в гостиной и опустилась на стул.
– Где у тебя спирт и бинты?
Ева молча указала в сторону тумбы. Достав все необходимое и принеся из кухни чашку с водой, Соланж присела на ковер возле Евы. Сдернув повязку, она едва не зажмурилась при виде крови, а Ева, казалось, ничего не чувствовала. Она отрешенно смотрела в сторону. Соланж промыла рану, протерла ее спиртом и наложила бинтовую повязку.
– Тебе не больно? – спросила она, потому что знала, как спирт должен был разъедать свежую рану.
Но Ева только покачала головой. Соланж поднялась и отнесла чашку обратно на кухню. Она остановилась в гостиной, рассматривая обои, статуэтки и книги на полочках в шкафу.
Взгляд ее остановился на портрете мужчины в штатском, стоявшем на самом верху. Это была единственная фотография Жана в гражданской одежде, которую Еве удалось отыскать.
– Твой муж? – спросила Соланж.
Ева посмотрела на нее, на снимок, затем вновь отвернулась.
– Этот брак был тем спасительным канатом, по которому я выбралась из нищеты. Влюбленный как последний дурак, преуспевающий офицер знатного происхождения и при деньгах. Вот и все, что мне тогда было нужно…. Я не хочу об этом говорить.
А потом он умер. Но это не было сильным ударом и ранило ее не больше, чем сегодняшнее стекло.
* * *
Пуля просвистела всего в нескольких сантиметрах, пробив листок у его виска. Он не останавливался.
Он бежал, не наклоняясь и не увиливая, ибо в него не целились, и попадание было бы все равно случайным.
Он перескакивал через овраги, старые ветки и пни, но сзади все ближе и ближе слышался зловещий собачий лай.
Солдаты могли его и не обнаружить, но псы, пущенные по следу, не упустили бы.
Вдруг, слева от себя, он уловил еле слышное журчание реки. Не раздумывая, Венсан резко свернул налево и, раздвигая ветки, устремился на звук воды. Было темно. Его нога быстро соскочила вниз, и даже ухватившись за какой-то сук, он не удержался и кубарем скатился прямиком к реке. С трудом поднявшись, опираясь о грязную прибрежную землю, он еще раз бросил взгляд наверх.
Затем, прямо в одежде, быстро вошел в воду и, борясь с течением, устремился к тому берегу. Плыть не пришлось, вода в узкой речке едва доходила до плеч. Наконец, весь промокший, он вышел на берег и тут же бросился к кустам, уводящим в лес.
Он успел скрыться за ветками как раз вовремя. На противоположном берегу появилось несколько солдат. Двое из них держали собак, которые вырывались и неистово лаяли. Несколько выстрелов ударило по речной глади. Затаившись, он наблюдал, как солдаты походили вдоль берега реки, а потом кто-то дал команду возвращаться назад.
* * *
Два раза стукнув в дверь, в кабинет Эрвина фон Беерхгофа ворвался Тарельман.
– Что вы себе позволяете? Разве я сказал «войдите»? – раздраженно заметил Беерхгоф.
– Прошу прощения, но дело действительно не терпит отлагательств.
– Докладывай…
– Сопротивленцы развязали настоящую войну. Сегодня было совершено нападение на охранников еврейского гетто, один из них убит разрывом гранаты. Возле мэрии напали на часовых, двое убиты, один ранен. Зарезали часового на мосту, взорвали склад с конфискованными товарами. И все это за одну ночь.
Он замолчал так же нервно и взволнованно, как начинал говорить. Беерхгоф молча откинулся на спинку своего удобного кресла задумавшись. Он был спокоен.
– Я понял, Отто. Иди, я тебя вызову.
Тарельман удалился. А Беерхгоф повернулся и устремил свой взгляд на портрет молодого бледного светловолосого мальчика-подростка, стоявший в рамке на его рабочем столе. Напоминание о доме, семье, жизни до войны… Сын, которого он не видел уже три с половиной года. Его будущее и будущее Третьего рейха, которое он отстаивал в этой войне. Болезненный мальчик, которого они с женой берегли из-за слабого здоровья и мучавшей его астмы. Мальчика, которому полгода назад исполнилось 17 и которого только-только призвали на войну, ту самую, настоящую.
Беерхгоф закрыл глаза.
* * *
Ключи от конспиративной квартиры теперь были у каждого. Первым вернулся Ксавье, еще ночью. Он прилег на диван в комнате, не раздеваясь и не зажигая свет, и уснул. Это раньше его мучили кошмары, когда прошлое было еще живо и кровь родных слишком будоражила его. Сейчас он сам проливал кровь, но это не мешало ему спать.
Через пару часов скрипнула дверь в комнату, и Ксавье заворочался.
– А, это ты, – Сесар улыбнулся, узнав в темноте черты подростка.
– Я рано пришел, решил вздремнуть, – устало ответил Ксавье на его улыбку.
– Ну, спи. Не буду мешать.
Испанец вышел, а мальчишка повернулся на другой бок. Сесар прошел на кухню и заварил крепкого чая.
Утром появились Соланж и Ева.
– Что с рукой? – обеспокоенно спросил Сесар.
– Поцарапала о стекло. Пустяки, – ответила Ева равнодушно.
– А где Ксавье и Венсан? – подавляя страх, спросила Соланж. – Никто еще не приходил?
– Ксавье спит в соседней комнате. Венсана не было.
Сесар налил им по чашке горячего чая. Соланж на эту заботу отреагировала смущенно, а Ева, казалось, даже не заметила.
Уже давно рассвело, когда вернулся Венсан. Рубашка его была грязной, какой-то истерзанно рваной и мокрой. Волосы мокрыми прядями свисали на лоб. Расстегнув несколько верхних пуговиц, он стянул ее через голову, обнажив ссадины, синяки и царапины. Он едва не хромал, как Сесар, и весь продрог до нитки.
