Он всегда считал себя знатоком человеческих душ и гордился тем, что хорошо разбирается в людях. Когда состояние шока прошло, он стал думать о Дороти и решил, что она не была похожа на алчную авантюристку.
Он судорожно вздохнул и сказал низким голосом:
— То, что ты сказала, наверняка, неправда. Но я уверен, что у тебя не было корытных целей. Возможно, тебя просто ввели в заблуждение. — Его плечи были напряжены, голова гордо поднята. — Но пойми и меня, Дороти. Я знаю Генри всю жизнь. Он честный и порядочный человек, обожавший свою жену. И даже если, хотя я сильно в этом сомневаюсь, даже если у него действительно была связь на стороне, и какая-то женщина забеременела от него, он никогда бы не ушел от ответственности. Я просто не могу в это поверить!
Какая-то женщина!
Эта женщина была ее мать!
Если он таким образом пытался извиниться перед ней за то, что обвинил ее во лжи, то зря старался! Дороти дрожала от ярости. Она смотрела, как он открывает конверт, и торжествовала. Если он сумеет доказать, что эти вещи вовсе не являются свидетельством измены Генри, то его истинное призвание не бизнес, а политика!
Вскрывая конверт, Ральф внимательно смотрел на Дороти. Его чувство к ней все еще было живо. Ему больно было видеть ненависть, сверкающую у нее в глазах, но он не мог не признать, что эта ненависть им заслужена. Дав волю своим чувствам, он, не долго думая, приписал Дороти к той породе женщин, которые идут на любую подлость ради достижения корыстной цели. И самое страшное заключалось в том, что он цинично сказал ей об этом, одним ударом разрушив все хорошее и светлое, что было между ними.
Он вынул из конверта алмазный кулон и побледнел. Несколько секунд он разглядывал драгоценный камень, переливающийся на свету яркими красками. Потом медленно перевел тяжелый взгляд на Дороти и глухо спросил:
— Откуда он у тебя?
Ральф сразу узнал этот кулон. Семейную реликвию. Впервые он держал его в руках. Раньше он мог любоваться им только на картине, висевшей в холле «Маккларти Эстейт». На ней была изображена тетя Джейн, молодая и красивая, с этим алмазным кулоном на тонкой шее.
Спустя много лет, незадолго до смерти тети Джейн, портрет исчез. На вопрос Ральфа, что с портретом, Генри, тяжело вздохнув, ответил:
— Джейн попросила меня снять его. Он напоминал ей о том, какая она была. Она не могла этого вынести.
Надо полагать, я украла его, хотела сказать Дороти. Однако, воздержавшись от едкого ответа, она холодно произнесла:
— Генри подарил его моей матери. Перед смертью она отдала его мне. Он был не нужен мне тогда, и не нужен сейчас. Я собиралась вернуть его, когда встречу Генри Маккларти. Можешь сделать это за меня.
Ральф ничего не ответил, только бросил в ее сторону странный взгляд, выражение которого нельзя было понять. Кроме кулона в конверте лежали письма. Он прочитал первую страницу, несколько раз останавливаясь и закрывая глаза, как будто они не могли вынести того, что было пред ними. Все тем же холодным, ровным голосом Дороти продолжила:
— Мама никогда не рассказывала мне, кто мой отец. Эти письма я нашла после ее смерти. Из них я узнала, что это Генри Маккларти.
Письма были написаны на гербовой бумаге «Маккларти Эстейт». Каждое начиналось словами «Моя дорогая Линда», а заканчивалось «Я люблю тебя. Генри». А между ними детали тайных свиданий. Генри писал о том, что забронировал номер на два дня в маленьком отеле на побережье. «Нас никто не узнает. Он расположен в безлюдном месте. Мы будем вдвоем целых два дня, мой ангел, и насладимся каждой секундой счастья».
Наконец Ральф взглянул на нее. Его губы были плотно сжаты. Аккуратно свернув письма, он положил их обратно в конверт вместе с кулоном. Пронзая ее колючим взглядом, он мрачно процедил:
— Переоденься. Мы выезжаем через час.
Какое аристократическое благородство!
— Нет! — отрезала Дороти. — Я передумала ехать.
Он должен был предвидеть это после все тех оскорблений, которые нанес ей. Конечно, он извинился, и, получив доказательства ее слов, признал, что она говорила правду. Но он чувствовал, что этого было недостаточно.
Она столько раз доказывала ему свою доброту, бескорыстность, честность, а ему хватило одной минуты, чтобы перечеркнуть все это и поверить в то, что она жалкая обманщица. Он отвернулся от нее, унизил — такое не прощается. Неожиданная и скорая перемена в нем ясно показала ей, как мало она значила для него. Она просто подвернулась ему под руку в тот момент, когда ему захотелось секса. Лучше порвать с ним прямо сейчас. Отказаться от встречи с отцом и забыть о том, что произошло с ней в последние дни, как о кошмарном сне.
— Хочешь или не хочешь, а ты поедешь со мной. — Он сунул конверт во внутренний карман пиджака.
Его голос стал мягче, но Дороти знала, что он в ярости. Она читала это в его глазах.
Он не мог заставить ее. Но, несмотря на то, что она все уже решила для себя, где-то в глубине души Дороти чувствовала, что не она контролирует ситуацию. Единственное, что могло заставить его изменить планы, это тест, который она купила утром. Дороти сложила руки на груди и серьезно произнесла:
— Ты думаешь, что я беременна от тебя? Не волнуйся. Я купила тест на беременность и уже прочла инструкцию. Мы можем все выяснить за считанные минуты.
Ее лицо пылало огнем. Если она не забеременела в первый раз, то, возможно, забеременела прошлой ночью. Они не использовали противозачаточные средства. Дороти втайне негодовала на себя. Она не извлекла ни одного урока из прошлых ошибок! Тест не сможет дать точного результата за такое короткое время. Почему она так безрассудна?
— Забудь о тесте. Результаты, какими бы они ни были, ничего не изменят.
Что значат его слова? Почему результаты ничего не изменят? Она собиралась спросить его, но неожиданно взгляд его черных глаза стал нежным и мягким и обдал ее таким теплом, от которого она сразу растаяла, забыв о своем вопросе. Этот волшебный взгляд напомнил ей о самых прекрасных мгновениях их близости.
Сделав два широких шага в ее сторону, Ральф положил ей руки на плечо и резко развернул ее лицом к спальне.
— Пора переодеваться. Иди. — Ноги сами понесли ее вперед, несмотря на желание врасти в землю и не сходить с места. — У тебя есть полное право встретиться с Генри. Я хочу быть рядом, когда это произойдет. Эта ситуация должна быть разрешена.
Его слова все еще звенели у нее в ушах, когда она, раскрыв свой чемодан, выбирала, во что переодеться. Может быть, он и прав. Остановившись на полпути, она всю жизнь будет мучиться вопросами. Вопросами, что за человек был ее отец, отказался бы он от нее или нет, если бы встретил, насколько ему больно вспоминать о прошлом, насколько он любил ее мать.
Как это ни странно, с тех пор как она влюбилась в Ральфа, она уже меньше винила отца в несчастной судьбе своей матери. В каждом мужчине сидит инстинкт продолжения рода, который провоцирует его на то, чтобы он оставил после себя как можно больше потомства. Искушению невозможно противостоять. Если ее бедная влюбленная мать вела себя так же, как и она, то Генри Маккларти вообще нельзя было ни в чем обвинять.
