Мэй с минуту досадовала, но потом медленно расплылась в улыбке.
— Что ж, — сказала она, пожимая плечами. — Я сама их вырастила.
Нику нравилось, как она заигрывает — легко и непринужденно, без комплексов по поводу своей внешности, уверенная в своей привлекательности. А еще ему нравилась ее улыбка. Он отвернулся, насупил брови и принялся за еду.
Через несколько минут подошел Алан с мокрой головой и просиял им улыбкой, словно теплой дружеской компании, которая живет вместе по своей воле. Потом взъерошил светлые волосы Джеми и сел рядом с Мэй. Ник покосился на них: хоть бы Джеми не считал себя младшим братцем.
Разговор зашел о том, кто какую музыку слушает. Мэй упомянула рок, Алан — классику, а Джеми заикнулся о кантри. Ник промолчал. Не говорить же, что он любит музыку Ярмарки: гром барабанов, тревожно сотрясающий воздух и готовый пробить безмолвие мира демонов. И без отцовского голоса в голове было ясно, что это ненормально.
К чему еще Ник никак не мог привыкнуть, так это к тому, что Мэй и Джеми знали про Ма. О ней не знал никто. Даже на Ярмарке, даже Меррис. Все видели только отца. По слухам, он искал помощи для жены, связанной заклятьем, и защиты для семьи. Отец приютил Ма, когда та прибежала к нему среди ночи, спасаясь от чудовищ, а после взял к себе жить.
Это было похоже на старинную легенду из книг, что читал ему Алан, — о доблестном рыцаре, защищающем даму. Только дама оказалась убийцей. Она выбрала Черного Артура, выбрала колдовскую долю и жертвоприношения демонам. Ник думал, что отец не знал всего этого, когда ее встретил, пока не стало поздно.
Теперь два незнакомых человека сидели у них за столом и, глядя на Ника, представляли себе холодное лицо его матери. Мэй даже начала ходить наверх и разговаривать с ней.
— Очень мило с твоей стороны, — сказал как-то за ужином Алан.
Мэй пожала плечами.
— Мне и самой нравится. Оливия может рассказать много удивительного. Моя мать в жизни не сделала ничего, о чем стоило бы рассказать.
Она так же запросто называла Ма Оливией, как Алан, словно они все были добрыми друзьями.
— Твоя мать никогда не скармливала людей демонам? — съязвил Ник. — Не повезло.
Мэй прищурилась.
— Я только сказала, что с ней интересно. Я не говорила, что одобряю ее прошлые дела.
Ник наклонился к ней через стол.
— Скажи-ка, — произнес он, понижая голос до резкого шепота и слушая, как каждое слово впивается в нее рыболовным крючком — крошечным, острым и коварным. — А метка твоего брата тоже из разряда интересного?
— Нет.
— Только представь, — вкрадчиво продолжал Ник, — не будь метки, ты никогда бы не услышала рассказов Ма, не танцевала бы на Ярмарке. Ты ведь была в восторге, да? Все такое удивительное, волшебное. Удача, что они выбрали Джеми. — Он еще больше понизил голос, и она подалась к нему, заглотила приманку. Тут-то он и подсек ее. — Спорю, ты даже рада.
Лицо Мэй побледнело и сморщилось, словно салфетка, зажатая в кулаке.
— Как ты можешь такое говорить? — выпалила она звенящим от ярости голосом. — Твоего брата тоже пометили. Самому каково?
Она гневно смотрела на него в упор. Ник заметил, что Алан и Джеми тоже не сводят с него глаз. На Джеми Ник не стал отвлекаться: он поймал взгляд брата. Тот казался не разъяренным, как Мэй, а только подавленным и настороженным, словно ждал ответа.
Потом они все вдруг отвернулись.
Алан посмотрел на свой стакан, на соседний, на кувшин с водой. Когда Ник поднял голову, озадачившись внезапным вниманием брата к стаканам, он увидел, что все за столом ведут себя так же.
На всей стеклянной посуде появился сияющий узор-паутинка. По стеклу во все стороны расползались трещинки, отражая свет. Ник и Алан встретились взглядами поверх этой неожиданной красоты — и вдруг стаканы лопнули, издав только тихое «пуфф», будто на одуванчик подули. Стекло рассыпалось крошевом, заливая стол водой. Тарелка Джеми треснула пополам.
И что только Ма себе думает? Ник встал и треснул по столу кулаком.
— Не надо, — сказал Алан. — Порежешься. — Он накрыл его кулак ладонью и приподнял.
Ник уставился на него, отчаянно силясь понять сказанное. Наконец, после нескольких секунд оторопи, смысл дошел до него. Он посмотрел на свою руку. Ни царапины. Вовремя брат его остановил.
— Успокойся, — сказал Алан. — Ты вызывал Лианнан. Она сказала, что круг отправился за нами. Ты и сам знаешь, сколько времени уйдет на то, чтобы перевезти каменное кольцо. Они никак не могли так скоро нас выследить. Это просто Ма.
Ник увидел перемену в лице Алана и стал гадать, чем себя выдал. Может, приступ ярости отразился в лице? Алану никогда не нравилось видеть его таким, поэтому Ник старался сдерживаться, насколько было возможно.
Потом он увидел, как сверкнули глаза Алана и понял: брат что-то придумал.
— Что? — оживился Ник. — Что ты придумал?
Алан улыбнулся.
— Подожди, увидишь. Нужно еще кое-что прикинуть.
Он оставил ужин на затопленном столе и заковылял со всех ног вверх по лестнице, спеша уединиться и доработать новый план. Ник проводил его взглядом. Думать о том, что еще Алан мог скрывать от него, не было настроения.
— Я уберу, — вызвался Джеми.
Ник не стал возражать. Пока Джеми наводил чистоту, он мрачно дожевал остаток ужина. Нечасто девицы бывали у них дома и буравили его гневными взглядами, как сейчас Мэй. Джеми торопливо убирал у нее из-под рук все, чем можно было швыряться.
Наконец Мэй поднялась и вышла. Ее шаги на лестнице звучали так, будто она хотела растереть каждую ступень в порошок. Ник возвел глаза к потолку.
— И долго это будет продолжаться?
— Не беспокойся. Дай срок, и она обо всем забудет. Лет через десять, — произнес Джеми и взял у Ника тарелку. — Или можешь извиниться.
— Что?
— Извиняться, по сути, несложно.
Может, для Джеми, который двигался по жизни осторожно, как олень по лесу, извиниться не составляло труда. Ник же своей вины не чувствовал и, в отличие от оленя, был готов порвать охотникам глотки. Не он вломился в чужой дом, не ему и просить прощения. С другой стороны, не хватало только лишних проблем. Может, проще все-таки пойти и успокоить ее?
Ник оставил Джеми возиться с посудой и поднялся в свою комнату, которую уступил гостям. Мэй лежала на его кровати и плакала.
Он оторопел.
— Я позову Алана, — поспешно отступил Ник.
Он уже почти закрыл дверь, как вдруг Мэй выкрикнула:
— Нет! Не надо!
Ник огромным усилием воли вернулся в комнату. Мэй съежилась на кровати, поджав колени. От слез ее лицо раскраснелось до корней розовых волос и казалось помятым, нелепым.
