Они не виделись с того дня, когда Джоан собрала в своем доме гостей, чтобы Лекс и Селия со всей торжественностью объявили о своей помолвке. И когда это намерение было грубо разрушено вмешательством Эмери.
Их взгляды встретились.
В глазах Лекса сначала промелькнуло удивление, потом он откинулся на спинку вращающегося офисного кресла и слегка прищурился. Но за это короткое мгновение Эмери успела заметить, что в его взгляде произошла некоторая перемена. К удивлению присоединилось нечто наподобие восхищения — когда Лекс быстро оглядел Эмери с головы до ног, — но лишь на долю секунды, после чего сменилось холодным спокойствием.
— Ну и ну… — протянул он, упираясь ладонями в край столешницы. — Глазам своим не верю! Эмери Прескотт собственной персоной!
Она перешагнула порог и захлопнула за собой дверь. В ее душе бушевала буря эмоций. Направляясь сюда, Эмери испытывала почти один лишь гнев. Ее взбесило несоответствие между тем, что в свое время сделала она, и тем, чем отплатил ей Лекс. По ее мнению, разрушенная помолвка не шла ни в какое сравнение с полным разорением и выдворением ее из квартиры, практически на улицу. В банк она направлялась, чтобы высказать Лексу все, что думает по данному поводу, вовсе не из желания что-то изменить — это было бы слишком наивно, — а просто потому что иначе не могла. Ей казалось, что если она не выскажет свое возмущение прямо в лицо виновнику всех ее несчастий, то, наверное, умрет.
Но так было лишь до того момента, пока Эмери не увидела Лекса. Стоило этому произойти, как ее душу тут же наводнили другие чувства, преобладающим из которых была любовь. Нет, они не вытеснили гнев, а перемешались с ним, создав подобие гремучей смеси, которая готова была в любой момент взорваться.
Эмери вдруг с ужасом поймала себя на желании броситься к Лексу, обвить его шею руками и прильнуть к губам. Как тогда, в памятный день помолвки. Только на этот раз добиться наконец, чтобы Лекс ответил на поцелуй.
Ей так остро захотелось ощутить во всю длину его большое сильное тело, что она, боясь выдать себя, до боли впилась ногтями в ладонь левой, не занятой ручкой саквояжа руки. Вместе с тем она понимала, что нужно что-то сказать, иначе ее грозный визит превратится в комедию.
Почти не помня себя от сильнейшего внутреннего напряжения, Эмери негромко процедила:
— Рада, что ты меня узнал!
— О, не узнать тебя трудно, — насмешливо произнес Лекс. — Ты ведь известная персона. Диззи Эмери! Ну проходи, раз явилась…
Эмери поставила саквояж на пол у двери, затем двинулась вперед. Приблизившись к более длинной части Т-образного стола, остановилась и взялась за спинку стула. Пережитое за день волнение ослабило ее настолько, что она едва держалась на ногах, И если это ей еще пока удавалось, то только благодаря своеобразной поддержке бурлившего в душе гнева. Он придавал Эмери сил.
— Присаживайся, не стесняйся, — произнес внимательно наблюдавший за ней Лекс.
Ей очень хотелось опуститься на стул, чтобы не тратить напрасно силы на поддержание тела в вертикальном положении, однако показывать свою слабость врагу было ниже ее достоинства.
У Эмери никогда в жизни не было врагов, но вот один появился, и ей во что бы то ни стало хотелось сохранить перед ним лицо. Поэтому она скорее умерла бы, чем села сейчас в присутствии Лекса.
— Благодарю. — Она постаралась вложить в это слово максимальное количество презрения. Что оказалось не так-то легко, учитывая испытанный минуту назад прилив нежности к тому, кого ей по идее следовало ненавидеть.
Следовало-то следовало, однако никакой ненависти Эмери к Лексу не испытывала. Гнев, возмущение, даже злость — сколько угодно. Но не ненависть.
А ведь говорят, от любви до ненависти один шаг. Очевидно, к Эмери это не относилось. Что еще должен был сделать Лекс, чтобы она возненавидела его? Эмери не знала. Но всех его предыдущих действий оказалось недостаточно.
Видя, что Эмери не собирается садиться, Лекс пожал плечами и спросил:
— Чем обязан?
Она смерила его взглядом.
— Ты еще спрашиваешь?
На губах Лекса медленно образовалась улыбка.
— Ну, я догадываюсь, что у тебя что-то случилось, но что именно… — Не договорив, он вопросительно взглянул на Эмери.
Та задохнулась от негодования.
— Злорадствуешь? По твоей милости со мной случилось столько всего, что хватило бы на десятерых!
— Ты это заслужила, — спокойно обронил Лекс.
— А, значит, ты не отрицаешь своего участия во всем, что со мной произошло!
В глазах Лекса промелькнуло удивление.
— Почему я должен это отрицать?
Циничность подобного вопроса поставила Эмери в тупик, и она пробормотала запинаясь:
— Я не думала… Мне даже в голову не приходило… Я…
— Что? — уставился на нее Лекс. — Ты не догадывалась, кто стоит за твоим разорением?
Нескольких мгновений, пока он говорил, хватило Эмери, чтобы взять себя в руки.
— Я лишь недавно поняла, кто меня преследует, — сказала она с мрачной усмешкой.
— В самом деле? — Казалось, Лексу трудно в это поверить. — Интересно, как же ты объясняла себе все, что с тобой происходит?
Она отвела взгляд, но потом, будто спохватившись, посмотрела Лексу в лицо.
— Я думала, что это происки кого-нибудь из моих коллег-модельеров.
— И тебе ни разу не пришло в голову, что есть человек, которому ты испортила жизнь?!
Эмери помолчала.
— Если ты подразумеваешь себя, то напрасно. Я вовсе не считаю, что испортила тебе жизнь.
Лекс даже в лице переменился, услышав это заявление.
— Как?! Ты расстроила мою помолвку, нагло всем солгала, разрушила мое счастье и после этого у тебя хватает бесстыдства говорить, что ты не испортила мне жизнь?
Ноздри Эмери гневно раздулись. Эти слова произносил человек, годами не замечавший, что она в него влюблена! Так кто же кому испортил жизнь?
— Если ты ждешь демонстрации раскаяния с моей стороны, то напрасно. Я не жалею, что помешала твоему браку с Селией.
— Да ты… ты… — Лекс побагровел от гнева.
Эмери еще никогда не видела его таким. А, проняло! — со злорадством промелькнуло в ее голове. Вот и хорошо, побудь в моей шкуре.
— …ты просто мерзавка!
Она вновь усмехнулась.
— Кто бы говорил…
С минуту они смотрели друг на друга, гневно сопя. Наконец, по-видимому решив, что следующее слово должно быть за ним, Лекс произнес:
— И почему же ты не жалеешь, что помешала нам с Селией пожениться?
Эмери не очень хотелось отвечать на этот вопрос. Не для того она пришла сюда, чтобы распространяться о мотивах своего — годичной давности — поступка. Ее сейчас заботило совсем другое. Но все-таки она проворчала:
