Решетник взял пистолет и, привычно взвесив его на ладони, взглянул на основание ствола. В этом месте, известном любому эксперту, он искал фирменный знак оружия и номер, но увидел лишь давнее повреждение заводского клейма. Номер пистолета был уничтожен. Наташа передала отцу второй пистолет. То же самое…
Не веря своим глазам, Евгений Васильевич на момент оцепенел. Потом стремительно шагнул к ящику на подоконнике, откинув скрипнувшую крышку, вгляделся в этикетку на французском языке.
Все поняли, что случилось нечто необычное. Ребята притихли, а Наташа так и застыла с пистолетами, казавшимися еще более массивными в ее тонких руках.
Экскурсовод вопросительно взглянула на Решетняка, он опередил ее вопрос:
— Это действительно пистолеты пушкинского времени, знаменитой парижской фабрики оружия Лепажа. Предполагают, что из такого пистолета Дантес стрелял в Пушкина. Пистолет заряжался круглой пулей крупного калибра. В этикетке на ящике написано, что их владелец покупал пистолеты в оружейном магазине Куракина, известном всему Петербургу. Именно там заказал дуэльные пистолеты и Александр Сергеевич…
Решетняк сделал паузу.
— Мне уже доводилось держать в руках именно эти пистолеты. Я не знаю точно, кому они принадлежали, но с ними связана одна не столь уж давняя история. Мне хочется рассказать ее, чтобы ребята узнали, как попали старинные пистолеты в этот музей.
…Воспоминания, подобно снежной лавине, навалились на него. Майор Решетняк мысленно перенесся в тот морозный день своей юности, который навсегда остался в памяти, как остаются на старых фотографиях друзья, знакомые, обстановка давно минувших дней. Он провел рукой по лицу, увидел белые стены, толпу детей и большие, немного испуганные, глаза дочери.
— Это случилось в первый послевоенный год. Я только начал работать в московском уголовном розыске. У нас подобрались замечательные люди. Было много фронтовиков, пришедших в МУР сразу же после демобилизации из армии. Уголовникам и бандитам сразу пришлось туго.
Одну из оперативных групп возглавлял Анатолий Федорович Лаврентьев, бывший разведчик, имевший несколько боевых орденов. По слухам, он иной раз брал «языка» чуть ли не за сотню километров от линии фронта.
Опыт разведчика, безупречное владение оружием и трезвая оценка сложных ситуаций позволили ему вскоре достичь того, на что у сотрудников уголовного розыска обычно уходят многие месяцы, а то и годы. Среднего роста, худощавый Лаврентьев казался старше своих лет, хотя ему еще не было и тридцати. Федя Морозов и я были самыми молодыми в группе, поэтому о нас он заботился особо.
После долгих поисков мы выследили, наконец, матерого уголовника Терентия Малого. Это был верзила саженого роста, огромной физической силы. Мы знали, что Терентий вооружен пистолетом «ТТ», возможно другим оружием, поэтому особенно опасен.
В одном из переулков на окраине Москвы, в двухэтажном доме муровцы «обложили» Малого. Полупьяный бандит, закрывшись в квартире верхнего этажа, начал отстреливаться. Анатолий Федорович молча загибал пальцы на руке и, когда из двух обойм у Малого осталось несколько патронов, сказал:
— До вечера, ребята, надо его взять. Ночью он может уйти.
Мы стояли по обе стороны от двери квартиры, где засел Малый. Середина ее была в отверстиях от пуль, которые, сквозь дерево, пролетали над лестничным пролетом и нашими головами, выбивая штукатурку противоположной стены. Роль тарана для взламывания двери сыграли две пудовые гири, уложенные в прочную матросскую тельняшку. Первые три удара дверь выдержала, после четвертого — распахнулась настежь. В тот же момент Анатолий Федорович рванулся в полуосвещенный дверной проем.
— Он был смертельно ранен из этого пистолета, — Евгений Васильевич взял пистолет из рук Наташи. — Наш командир не ошибся. Расстреляв все патроны, Малый отбросил ненужный «ТТ». Однако никто не знал, что у бандита есть краденые дуэльные пистолеты, которые он зарядил свинцовыми самодельными пулями. В себя он пытался выстрелить из другого пистолета, но произошла осечка. После следствия и суда над Малым, эти пистолеты были переданы в музейный фонд.
Евгений Васильевич уложил пистолеты в их привычное бархатное ложе, закрыл ящик. Потом продолжил:
— Секунданты на дуэли и современники точно определили дистанцию, с которой Дантес выстрелил в Пушкина. Что-то около двадцати метров. С тех пор не прекращаются споры ученых и врачей о том, возможно ли было спасти поэта в условиях современной медицины. Анатолий Федорович был ранен тоже в живот из подобного оружия. Его пытались спасти опытные московские хирурги. Но медицина и в наше время потерпела поражение.
Из музея они вышли последними. Над городом все так же ярко светило солнце. Пройдя старинной улочкой, Евгений Васильевич с Наташей оказались на оживленном проспекте. Стало совсем тепло, многие шли раздетыми, перебросив плащи или пальто через руку. Они замедлили шаг у киоска с мороженым. И вдруг Наташа кинулась к соседнему киоску, где продавались цветы. Стоя в стороне, пока заворачивались в хрустящий целлофан по-летнему свежие белые гладиолусы, Решетняк грустно подумал, что даже здесь, далеко от столицы, в наполненном светом и теплом Кишиневе, ему теперь вряд ли удастся забыть о работе.
Битва за дом
I.
С вязанкой дров Кочетов миновал ступени крыльца и шагнул в комнату. Так и есть — соседский кот Прохор уже пожаловал в гости. Лежит на печи рыжим клубком, сощурив хитрый желтый глаз. Он недовольно отвел взор и, как показалось Георгию Федоровичу, укоризненно качнул головой, когда с десяток увесистых поленьев с грохотом обрушились на пол.
Кочетов подравнял дрова, сбил в кучу, надрал бересты.
— Сейчас, Прохор Котофеевич, топить будем, — сказал он коту. — И не плохо бы тебе заняться мышами, а не бездельничать. Тогда и пообедаем вместе, чем бог послал…
Огонь разгорался медленно, нехотя. Несколько минут печь задыхалась, как неумелый курильщик, исторгая едкий дым. Кочетов подложил газету, не скупясь, добавил бересты. Дым пропал, сменившись ровным гудящим пламенем. Прохор одобрил его действия, спрыгнув с печи, стал тереться о ноги. Кот подождал, пока Кочетов расположится в кресле перед топкой, после чего грузно вспрыгнул ему на колени.
— Стареем и мы, братец, — пожаловался Кочетов. — А дом, он ничего, перезимует. С лета и займемся ремонтом. Ему тоже лечение и отдых необходимы, хотя бы разок в пяток-то лет…
Расслабившись, Георгий Федорович глядел на красноватое пламя. Откинувшись на спинку, смежил веки. Где-то он вычитал, что огонь, если долго смотреть на него, обладает неким валерьяноподобным действием, успокаивает, снимая все проблемы. И человеку очень важно, хоть иногда созерцать жаркую трескучую игру, которая через взгляд проникает в кровь, а там доходит и до сердца, ласково чуть сжимая его. Правда, раньше он был лишен этих счастливых минут, ибо не существовало своего дома…
Кочетову вспомнилось, как он купил дом. Тогда, в начале перестройки, пошли слухи, что скоро любому желающему разрешат покупать жилье на селе, дабы горожане помогли возродить российскую деревню. Как журналист областной газеты, вся жизнь которого прошла в командировках, Георгий Федорович в полной мере познал сельскую глубинку. Не однажды проезжал он мимо брошенного, наспех заколоченного жилья. С каждым годом таких строений становилось больше. Подобно отступающим солдатам, после проигранного сражения, они уходили назад, в никуда. Но и в безнадеге, покинутые людьми и Богом, несли свой крест: ветшали, зарастая лопухом, крапивой да бурьяном. Лишь трубы изб, обращенные вверх к небу, становились печальными памятниками эпохи, напоминая о прошлом, когда в домах были очаг, тепло и достаток.
