Книга Своенравная невеста - Мишель Смарт

Машина остановилась у посольства, и они вышли под слепящие вспышки многочисленных фотокамер – папарацци заранее узнали об их появлении.

Когда они входили в здание, Алессандра с изумлением почувствовала, как рука Кристиана легла ей на талию: ведь он не прикасался к ней с их первой брачной ночи.

«Это все для репортеров», – сказала она себе.

Когда они вошли в помещение, Кристиан взял ее за руку, переплетясь с ней пальцами. От его прикосновения по ладони разливалось приятное тепло, и она сжимала его пальцы изо всех сил. Кристиан повел ее по залу, знакомя с многочисленными банкирами, инвесторами, их супругами и спутниками. Но ей было трудно запоминать их имена: как только их с Кристианом тела соприкасались, она тут же теряла нить беседы. Поэтому, когда появился официант с подносом, полным канапе, она бросилась к еде, радуясь поводу отпустить руку мужа.

С ними, однако, хотели поговорить не только представители мира финансов. Многие гости стремились расспросить их о свадьбе, узнать что-нибудь помимо того, о чем поведала пара фотографий, переданных ими прессе в надежде остудить пыл репортеров.

– Им нужно было выдавать гостям таблички с именами, – пожаловалась Алессандра, когда Кристиан, заметив, что она устала стоять, уговорил ее отдохнуть в кресле, стоявшем в нише у окна.

– Да, это упростило бы жизнь, – улыбнулся он в ответ.

– Со сколькими из этих людей ты хорошо знаком?

– Слишком со многими.

– Что-то в твоем голосе не слышно энтузиазма.

– Финансисты – не самые обаятельные люди.

– Но ты-то тоже финансист!

– Ты считаешь меня обаятельным?

– Ты сам знаешь, что это так.

– Это комплимент? – Он насмешливо приподнял бровь. Его глаза блестели.

– Можешь считать, что да. – Она улыбнулась проходившей мимо жене дипломата, с которой они познакомились раньше, и заметила долгий взгляд, которым та окинула Кристиана.

Похоже, эта дама тоже считала его обаятельным.

– Что ж, буду считать это комплиментом, – проговорил он с улыбкой.

– Кстати, действительно, почему из всех карьерных возможностей ты выбрал финансы? – спросила Алессандра.

Улыбка сползла с его лица, огонек в глазах угас. Алессандра думала, что он не станет отвечать. Но он медленно заговорил:

– Когда я был ребенком, моя мать каждый день перед сном доставала из кошелька лежавшие там жалкие драхмы, выкладывала их на стол и пересчитывала. – Он говорил медленно, тщательно подбирая слова. – Думаю, она надеялась, что, если она будет пересчитывать их снова и снова, их количество волшебным образом удвоится. Единственное, чем я мог порадовать ее, – это когда я находил монету и приносил ей. – Он покачал голо вой. – Она так много работала… и все же мы были на столько бедны, что она не могла купить мне школьные учебники. Мы были сыты благодаря Миколаю – он от давал нам то, что оставалось на кухне в конце дня, – но больше у нас не было ничего. Ни дней рождения, ни рождественских праздников… ничего.

Алессандра почувствовала, как знакомая боль начинает тянуть в груди – боль, которую она всегда испытывала при мыслях о его детстве.

Кристиан вскинул на нее взгляд:

– Такие люди, как ты, меня тогда просто завораживали.

– Как я? – дрожащим голосом спросила она.

– Я смотрел на мужчин и женщин, таких как ты, – чистых, отлично одетых, – и думал: почему мы так отличаемся от них, почему мы с матерью ходим в лохмотьях? Потом я понял, что разница между нами – в деньгах. У них они были, а у нас – нет. Я стал одержим деньгами. Я стремился узнать о них все: как их заработать, как увеличить их количество, как сохранить их таким образом, чтобы мы с матерью тоже могли одеваться в чистое и красивое.

– Что ж, ты добился того, о чем мечтал, – тихо отозвалась Алессандра. – Тебе приходилось трудно во время учебы или все усваивалось само собой?

Она вспомнила свою школу для девочек, то, как бунтовала против строгости учителей, отказываясь слушать урок или делать домашнее задание. В конце концов стало ясно, что ей грозит провал на экзамене. Если бы не ее школьное бунтарство, дедушке не пришлось бы нанимать для нее репетитора и Хавьер не появился бы в ее жизни. Кто знает, как сложилась бы она тогда? Осталась бы она девственницей до двадцати пяти лет или нет?..

– Я учился каждую свободную минуту, – негромко отозвался Кристиан. – Мне было лет десять, когда я понял: образование – единственное, что может помочь нам с матерью вырваться из нищеты.

– Прости, – после долгого молчания произнесла она.

– За что?

– Не знаю… – Она пожала плечами. Ее жег стыд, когда она вспоминала об их разговоре в таверне Миколая и о том, как заявила ему, что не меньше его настрадалась в детстве. По крайней мере, у нее была чистая одежда и свежая пища, да и вообще, в материальном плане у нее было все, что можно было пожелать. То, чего ей недоставало, не имело отношения к деньгам.

После истории с Хавьером дед перестал выдавать ей содержание, сделав фактически пленницей на вилле Монделли, чтобы она больше не могла опозорить фамилию.

Пленницей?

Какой же самовлюбленной эгоисткой она была!

Сейчас, наконец, она в полной мере поняла Кристиана. Он больше не представлялся ей Адонисом. Она видела бедного мальчишку, трудившегося изо всех сил, делившего матрас на тесном чердаке с ведьмой-матерью. Теперь она понимала, сколько сил ему пришлось потратить на то, чтобы выбраться из нищеты. Двадцать лет тяжелой работы, чтобы иметь возможность принимать душ каждый день…

Да, ее дед был трудоголиком и с радостью отдал ее воспитание в руки прислуги. Но, по крайней мере, она никогда не сомневалась в его любви. Он перестал выдавать ей деньги? Но это стало для нее уроком. Иначе она никогда не занялась бы карьерой, не откликнулась бы на объявление о поиске ассистента фотографа, не сделала бы первых шагов в работе, которую так любит.