Книга Разбитые звезды - Меган Спунер

Лилиан, съежившись, лежит под одеялом, и я нарочно занимаюсь своими делами, чтобы она взяла себя в руки. За последние несколько дней я понял одно: Лилиан Лару не любит терять самообладание на людях, даже если для этого есть веские причины.

Я решаю хотя бы на пару шагов приблизиться к цивилизации – побриться. Кто знает, может, Лилиан это немного подбодрит. Я отыскиваю в вещмешке бритву и, водя лезвием по шершавой коже, сосредоточенно бреюсь в тишине.

У нас, если разобраться, все не так уж и плохо: по гладкой равнине идти куда легче, чем по лесу, в котором остались дикие звери; в земле я нашел норы, а значит, в мои силки точно что-нибудь попадется; а из незнакомых растений и трав, которые я собрал, можно сварить вполне съедобную похлебку. Может, если мы перестанем питаться одними пайками, Лилиан хоть чуть-чуть воспрянет духом?

Однако у меня все равно тревожно сосет под ложечкой. Я видел, как Лилиан дрожала, обливалась по́том, какие у нее были расширенные зрачки. Галлюцинации могут быть симптомом каких угодно болезней. Но я все же думаю, что на нее слишком много всего навалилось. Я просто хочу, чтобы она не падала духом, пока мы не переберемся через горы к «Икару».

– Подождите час или около того, и, возможно, мне удастся разнообразить ваше меню, мисс Лару. – Мне больше нечем занять руки, поэтому я сажусь рядом с ней. – Когда планета видоизменена, почти все растения на ней съедобные. Мы каждый день едим один только паек, вам что угодно покажется съедобным.

Взгляд у нее все такой же пустой и тусклый. Я понимаю по ее несчастному лицу, что меньше всего ей сейчас нужна очередная словесная перепалка, и пробую единственное оставшееся средство – ободряюще улыбаюсь. И хотя она не улыбается в ответ, все же она смотрит на меня – живого человека, а не плод ее воображения.

– Я проверю, не ядовиты ли они, – продолжаю я, – и если что-то окажется съедобным, мы соберем еще и поедим вечером как следует. Эти растения не очень похожи на обычные, но не думаю, что они выведены по другому принципу. Как бы то ни было, травы здесь много: можно разжечь небольшой костер и сварить суп.

Она кивает – уже хорошо. Я и сам успокаиваюсь и выбираю первое растение толщиной с палец – оно толстое и твердое у корешка, зеленое и сочное у верхушки. Растения мне незнакомы, и я не хочу показывать Лилиан, что меня это удивляет. Вся видоизмененная флора и фауна везде одинаковая: корпорациям незачем изобретать что-то новое, если одна формула работает без сбоев. Но… здешние растения лишь отдаленно похожи на те, что я видел.

На стебле появляются капельки сока, и я втираю его в чувствительную кожу на внутренней стороне запястья.

– Что вы делаете? – Она еще подавлена, но, по крайней мере, оторвала взгляд от земли.

– Проверяю на аллергическую реакцию. Если кожа не покраснеет и не начнет чесаться, то тогда можно будет попробовать его на вкус.

Она кивает, пару секунд глядит на мою руку и потом отводит взгляд.

Я пробую снова привлечь ее внимание.

– Там подальше, на востоке, кажется, течет река. Мы дойдем до нее по равнине и пойдем вдоль. У нас будет много воды – можно даже искупаться, если хотите. Приведем себя в порядок перед встречей со спасательным отрядом.

Она наклоняет голову и глубоко вздыхает.

– Надеюсь, сперва вы проверите реку, майор. Я такая везучая, что наверняка она кишит крокодилами.

Вот так да, она шутит!.. Я ухмыляюсь, как идиот, хотя шутка получилась не такой уж смешной, чтобы над ней смеяться. Но она, кажется, не замечает моей улыбки.

– Ну, крокодилы – не беда. Вы их пощекочите под подбородком, и они будут на спине кататься. В прошлом году меня отправили в Новую Флоренцию, и там я познакомился с одним малым: он держал у себя крокодила вместо собаки, а потом отправил его домой со своими вещами. Засунул его в сумку, прорезал дырочки – и крокодилу хоть бы хны!

Она выдавливает слабую улыбку. Ну вот, уже что-то. Если мне удастся ее развеселить, она забудет о голосах. Потом отдохнет, выспится, и мы отправимся дальше. Ведь главное – вернуться домой.

При мысли о доме на меня внезапно находит тоска. Я всегда понимал, что на войне со мной может что-нибудь случиться, но никогда не думал, что случится такое. Иногда я вспоминаю мамино лицо, когда она узнала о смерти Алека.

– Крокодилов контрабандой провозите, значит. Ну и приключения у вас, майор, – задумчиво бормочет она. Улыбка угасает.

– За последние пару лет я много чего видывал, но нигде не было так красиво. Только поглядите на них. – Я протягиваю ей крохотные цветочки с лиловыми лепестками и ярко-желтой серединкой, которая резко выделяется на их фоне. С обратной стороны лепестки того же серо-зеленого цвета, что и все растения на равнине: после захода солнца они прячутся и становятся неприметными. – Они как мы: слегка потрепанные, но духом не падают, да?

Она тихонько вздыхает и тянется за цветами.

– С трудом верится, что они вот так запросто здесь растут.

Чуть задев мою руку кончиками пальцев, она берет один цветок. У него два сросшихся лепестка, которые нарушают симметрию. Я вдруг понимаю, что она, наверно, никогда не видела несовершенной природы.

– Я бывала раньше только в искусственных садах. Здесь за ними никто не ухаживает, и они просто растут себе… В голове не укладывается.

– Моя мама, можно сказать, пускает растения к нам в дом. Вот посадит она, скажем, цветы, и они потом растут, где им заблагорассудится. – И зачем я рассказываю ей об этом?.. Но девушка внимательно слушает каждое мое слово. – У нас за домом огромное маковое поле, прямо-таки красное море. А сам дом увивают ползучие растения с цветами. Все это вдохновляет маму.

– Это кого угодно вдохновит, – соглашается Лилиан, тихо вздыхая.

Наконец-то она отвлеклась от своих невеселых мыслей. Лицо у нее смягчилось, и впервые за несколько дней – впервые с нашей встречи – она, кажется, забыла о тревогах. Я хочу снова увидеть ее улыбку. Когда она улыбается, то похожа на человека, с которым у меня есть что-то общее. Нам обоим нужно отвлечься.

Я беру свой вещмешок и, копаясь в нем, отодвигаю в сторону веревку, паек, аптечку, фонарик и дневник в грубой кожаной обложке с недописанными стихами. На самом дне нахожу то, что ищу: пальцы касаются холодного металла, и я достаю фотографию в металлическом чехле – он вполовину меньше моей ладони и такой же тонкий, как и сама фотография.

– Ваша мама много работает в саду? – спрашивает Лилиан. Я понимаю, что она хочет и дальше отвлекать себя разговором – по сути, нашим перемирием – не меньше меня.

– Каждый день.