Жизнь редко идёт навстречу исполнению всех твоих желаний, особенно, если ты залез не в свои сани.
Я просил тогда у жизни одно, дай бог, чтобы моя баламутная красавица не изменила мне в том слишком вольном круговороте жизни, который мы вели.
Однажды, сидели с ней в ресторане за столиком со случайной незнакомой парой.
Мужчина, как только дамы ушли вместе в туалет, откровенно заявил мне:
— Ты ещё таскаешь такую красотку по ресторанам? Да ей надо выколоть один глаз и не выпускать, всё равно, из дома!
— Сильно сказано! — отозвался я, — но мы не в Саудовской Аравии, и я не шейх.
— Ну, тогда будь готов ко всему!
А Лариса, обыкновенно с Мариной, часто шастала неизвестно где, особенно с тех пор, как мы снова порешили с ней ограничить потребление алкогольных напитков.
Как-то в выходной она вышла «без доклада» из дома и испарилась.
В поисках подруги, я позвонил Гелию, местному фотографу, старше меня, давно разведённому. Гелий, не смотря на возраст, был штатным бойфрендом Марины, у него постоянно находилось для неё хорошее вино.
— Знаешь, Вадик, — отвечал мне всегда любезный Гелий, — они появлялись, но ушли. Я что-то приболел, а девчонки хотели выпить.
— Не знаешь куда пошли?
— Знаю, к горбуну.
Горбуна я немного знал по работе. Инженер, примерно, в моём возрасте, жил один недалеко в однокомнатной квартире.
Злая судьба изуродовала его с детства, маленький и горбатый он смотрелся несчастным, но из контактов с ним я заключил, что у него добрый и отзывчивый характер.
Я пошёл к нему и там обнаружил Ларису и Марину, и ещё двух молодух, распивающих всё тот же модный бюракан, выставленный хозяином.
— Красиво жить не запретишь! — приветствовал я Павла.
— Проходи, проходи Вадик, — засуетился горбун, — Надя, принеси с кухни фужер, — обратился он к молодой, но уже заметно поблекшей блондинке, наверно, от порочных излишеств, она курила сигареты — одну за другой.
Надя с интересом взглянула на меня, что-то в её взгляде было таинственно притягательное, и я пропел в шутку:
— Ах, Надя, Наденька мне б за двугривенный — в любую сторону твоей души!
Надя улыбнулась и ушла в кухню. Лариса сразу насторожилась, что и было моей целью — задеть ревнивицу.
— А я вот один, а их много, — развёл руками Павел, — хорошо, что заскочил. Я там приготовил тебе осциллограф, но ты посиди!
Дело в том, что мне надо было дома настроить видак, у Павла был осциллограф, и как-то на работе договорились, что зайду за ним.
Но я-то припёрся с другой целью: в поисках Ларисы.
— Посидим, раз моя подруга здесь, — согласился я.
— Да? А кто тут твоя? — простодушно спросил Павел.
Лариса проявила реакцию и пересела ко мне на колени.
— Вот оно, что! Она у меня в первый раз, и знаешь, поразила.
— Да она всех поражает, красотка! — невежливо завели мы разговор в третьем лице о присутствующей даме.
— Красотка-то точно. Но здесь другая гносеология. Не в этом дело!
— В чём же? — решил я поддержать философские изыски Павла.
Я давно заметил, что физически ущербные люди, если не спиваются совсем, много рассуждают о жизни, о её смысле и становятся от этого мудрыми.
— Она другая, чем эти! — обвёл он рукой остальных девушек, и те, наверно, возмутились, если бы разговор шёл не о Ларисе. Удивительное дело, ни разу не видел, чтобы кто-то из её подруг пытался оспорить превосходство оторвы.
Подруги молчали, Лариса тоже, пиар работал на неё.
Павел выпил со мной с полстакана мадеры и возбуждённо, жестикулируя руками, начал резать правду-матку:
— Кто эти? Эти — блядво! Эти за стакан вина что хочешь, сделают!
— Не обижай девчонок. А то не будут тебе делать, — сдержал его я.
— Эти? — опять повторил горбун, — других найду! Да они не обидятся, привыкли ко мне. А твоя, твоя … богиня! — нашёл он, наконец, слово.
— Да ты меня первый раз видишь! — открыла Лариса рот.
— Первый. Но знаю.
— Пьяное признание в любви, вот что твои слова, — сказала девушка.
— Вот-вот! — ты сразу поняла, — признание, а им я не признавался, ты спроси.
Не знаю, куда бы завёл сей диспут, но тут постучался и вошёл в дверь парень, лет тридцати, с каким-то уж слишком тоскливым лицом.
— Ты опять здесь, Надя, — обратился он к поблёкшей блондинке, — пошли домой.
— Да ты садись, — пригласил Павел.
— Не буду пить чужое вино, — ответил парень, — а на своё денег нет.
Они ушли.
— Толяй три года отсидел за воровство, — сообщил Павел, — гордый, блин!
— А там только так, — сказала Лариса, — или гордый, или «Машка».
— Вот видишь, видишь! — опять начал Павел, — молодая, а всё понимает.
— Толю за зону выселяют, — сказала молчавшая до того незнакомая девушка, — Надя продаст квартиру и уедет с ним.
— Да где они жить будут?
— А там, на старой заимке за городом.
— Пусть их, — махнул рукой Павел, — Надька совсем, здесь разгулялась, пока он сидел.
— Ладно, пошли тоже, — потянул я Ларису, — дети по лавкам плачут!
— Бюракан возьмёшь ради субботы?
— Возьму.
— Тоды, кей.
— Я с вами! — вскочила Марина.
— Куда мы без тебя? — ехидно поддел я её.
Я забрал осциллограф и простился с Павлом. Он остался не один.
Когда вышли из дома, Лариса с гордостью взглянула на Марину, потом на меня:
— Видишь, я богиня. Тебе повезло.
— А ещё и ведьмочка, — щёлкнул я её по носику, весьма обрадованный тем, что нашёл гулящую.
— Но божественная, — подвигала она плечами.
Что говорить, все млели от неё с первого раза, и у меня тоже не было ни сил, ни желания вырваться от её гипноза, пусть всё катится, как есть, лишь бы была рядом!
XIX
— Включи «Европу», — попросила Марина. Я включил.
— А помнишь, Вадик, как мы пришли к тебе с Ларисой в первый раз? — спросила она, — как мы танцевали с тобой? Пойдём?
Блондинка прижималась ко мне, мы болтали с ней всякую чушь, Лариса ревниво смотрела на нас. Создавалась полная иллюзия, что продолжается тот первый день, как будто никуда они и не уходили.
Я думал, что сейчас закончится музыка, я сяду за стол, рядом с Ларисой, она пододвинет мне записку и там будет написано: «Я не шутила».
