Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 100
Сначала мало кому приходило в голову ехать в Европу. В 2000 году крошечный Макао посетило больше китайских туристов, чем Европу. Этот бум не остался незамеченным. Сеть французских отелей “Аккор” добавила в меню китайские телеканалы и стала нанимать сотрудников, владеющих китайским языком. В других гостиницах кровати отодвинули от окон, что соответствовало правилам фэншуй.Чем больше китайцев посещало Европу, тем дешевле становились туры. В 2009 году британская индустрия туризма пришла к выводу, что “Европа” стала в Китае настолько успешным “унифицированным” брендом, что отдельным странам следует оставить гордость и перестать рекламировать “суббренды” вроде “Франция” и “Италия”. “Европа” означала для китайцев не регион, а скорее состояние души, и перспектива уместить как можно больше стран в недельную поездку привлекала людей, для которых путешествие было драгоценностью. “В Китае лучше получить за сто долларов десять вещей, чем одну”, – объяснил Ли.
Садясь у дома Маркса в автобус, я разговорился с парой из Шанхая: двадцатидевятилетней Го Яньцзинь (она назвалась Карен), которая работала в финотделе компании по производству автозапчастей, и ее мужем Гу Сяоцзе, по прозвищу Хэнди. Он служил в управлении по оздоровлению окружающей среды и обладал простоватым обаянием и сложением регбиста: рост метр восемьдесят, грудь навыкате. Хэнди носил свитер кирпичного цвета с аппликацией в виде сумки для гольфа. Когда я спросил, играет ли он в гольф, Гу рассмеялся: “Это для богатых”.
Хэнди и Карен копили на эту поездку много месяцев, да к тому же им помогли родители. Ли просил нас не портить себе отдых, беспокоясь о деньгах (он предлагал представить, что ценники в юанях, а не в евро), но Хэнди и Карен считали каждый цент. Через несколько дней они могли точно сказать, сколько мы потратили на бутылку воды в пяти странах.
Золотистый автобус вез нас через зимнее спокойствие Шампани. Ли решил сделать важное заявление, касающееся отношения ко времени:
Мы должны привыкнуть к тому, что европейцы иногда двигаются медленно… В китайском магазине мы не удивляемся тому, что сразу трое покупателей ставят товар на прилавок и пожилая продавщица безошибочно отсчитывает этим троим сдачу. Европейцы так не делают… Я не говорю, что они глупы. Если бы они были тупыми, они бы не имели все эти технологии, требующие точных расчетов. Они просто обращаются с математикой на другом уровне… Позвольте им делать все в своем ритме, потому что если мы будем их торопить, они будут напряжены, у них испортится настроение, и тогда мы будем думать, что нас дискриминируют, а это не обязательно так.
Иногда гид расхваливал высокий уровень жизни, заваливая нас статистическими данными о цене бордо или среднем росте голландцев, однако было ясно, что время, когда китайские туристы восхищались экономическими успехами Европы, давно прошло. Как-то Ли устроил целое представление на тему средиземноморского образа жизни: “Медленно просыпаетесь, чистите зубы, делаете чашку эспрессо, вдыхаете аромат… ” Все рассмеялись. “При такой скорости как может расти их экономика? Это невозможно… Экономика может расти, только если вы целеустремленные и трудолюбивые люди”.
Я задремал и проснулся на подъезде к Парижу. Мы ехали вдоль Сены на восток и остановились у музея Орсэ, когда солнце пробилось через облака. Ли прокричал: “Ощутите открытость города!” Защелкали камеры, и гид напомнил, что в центре Парижа нет небоскребов. У моста Альма мы сели на двухпалубный прогулочный катер. Пока он шел по реке, я беседовал с сорокашестилетним бухгалтером Чжу Чжунмином, путешествующим с женой и дочерью. Он вырос в Шанхае и занялся торговлей недвижимостью, когда местный рынок начал расти: “Что бы ты ни купил, ты мог сделать огромные деньги”. Полные щеки Чжу с ямочками постоянно раздвигала хитроватая улыбка. Он ездил за границу с 2004 года. Катер достиг моста Сюлли и повернул назад.
По мнению Чжу, интерес китайцев к Европе отчасти обусловлен желанием понять собственное прошлое: “Когда Европа правила миром, Китай тоже был силен. Так почему мы отстали? Мы постоянно думаем об этом”. Это правда: вопрос, почему могущественная цивилизация сдала в XV веке свои позиции, центральный для понимания прошлого Китая и для нынешнего его стремления вернуть себе величие. Чжу предложил собственное объяснение: “Когда на нас напали, мы не дали отпор немедленно”. В Китае я часто слышу подобные рассуждения. (Историки, кроме прочего, также винят в стагнации разросшуюся бюрократию и авторитарную власть.) Однако Чжу не обвинял во всех бедах Китая иноземцев: “Мы отказались от своих основ – от буддизма, даосизма и конфуцианства, и это было ошибкой. С 1949 по 1978 год нас учили идеям Маркса”. Он замолчал и посмотрел на жену и дочь, фотографирующих у бортика. Город утопал в оранжевом закатном свете. “Мы потратили тридцать лет на то, что, как теперь понимаем, было катастрофой”, – сказал Чжу.
Катер причалил, и мы сквозь толпу и шум отправились обедать. Проходя мимо парочки, целующейся в дверях, Карен сжала руку Хэнди. Ли привел нас к маленькой вывеске на китайском. Мы спустились по лестнице в маленький зал, окруженный комнатами без окон, наполненными едоками-китайцами. Это был гудящий улей, невидимый с улицы – параллельный Париж. Свободных мест не было, и Ли жестами велел нам идти дальше, через заднюю дверь, после которой мы повернули налево и вошли в другой ресторан, тоже китайский, с такими же комнатами без окон. Еще один пролет вниз – и нам подали тушеную свинину, китайскую капусту, яичный суп, цыпленка с пряностями.
Двадцать минут спустя мы выбрались в ночь и поспешили вслед за Ли к десятиэтажному универмагу “Галери Лафайет” на бульваре Осман. Магазин оказался готов к набегу с Востока: его украшали красные флажки и мультяшные кролики (по случаю наступления года Кролика). Мы получили карточки на китайском, обещающие нам счастье, долголетие и десятипроцентную скидку.
На следующий день у Лувра мы подобрали еще одного китайского гида – женщину-колибри. Она прокричала: “Нам нужно многое увидеть за девяносто минут, не зевайте!” и бросилась вперед, подняв сложенный фиолетовый зонтик; она на бегу учила нас французским словам, используя китайские слоги. “Бонжур” следовало произносить как бэнь и чжу, вместе значившие “преследовать кого-либо”. Мы ринулись за ней через турникеты, а брючный фабрикант Ван Чжэнъю на бегу потренировался на охраннике: “Бэнь чжу, бэнь чжу!”
Гид посоветовала сосредоточиться в первую очередь на сань бао, “трех сокровищах” (Ника Само фракийская, Венера Милосская, “Мона Лиза”). Мы постояли около них, окруженные другими китайскими группами. У каждой имелись знаки отличия, как в армии: красные значки у подопечных турагентства U-Tour, оранжевые ветровки у студентов из Шэньчжэня. Мы поднялись еще до рассвета, но и теперь все были исполнены искреннего любопытства. Когда мы поняли, что до лифтов очень далеко, я подумал о Хуань Сюэцин в инвалидном кресле. Но ее родственники поднимали кресло, пока она самостоятельно ковыляла вверх и вниз по мраморной лестнице, и возили ее от шедевра к шедевру.
К вечеру европейские достопримечательности были признаны ценными, но к этому признанию примешивалось чувство соперничества. Пока мы ждали столики в китайском ресторане, Чжу вспоминал династию Чжоу (1046-256 гг. до и. э.) – эпоху, подарившую Конфуция, Лао-цзы и других титанов мысли. “Вот тогда мы были чертовски хороши”, – объявил Чжу. Его жена Ван Цзяньсинь закатила глаза: “Ну вот, опять за свое!” На голове Чжу красовалась бейсболка с изображением Эйфелевой башни и подсветкой на батарейках. Он повернулся ко мне:
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 100
