Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 56
Хуго слышал голоса, и чем дальше слушал, тем яснее видел, как бурные воды обволакивают ее белые ноги. Что будет дальше и как теперь сложится его жизнь, было ему неведомо. Он представил себе, как ближе к вечеру Наша удивит всех, встанет в дверях и скажет: „Тот рыбак ошибся, это была не я, а я вот стою перед вами“. А потом скажет, что была в церкви своего дедушки и навестила его могилу. Он встретил ее с распростертыми руками и назвал своей дочерью.
Так Хуго сидел в своем углу и грезил. Тем временем заведение вернулось к обычному распорядку. Слышны были обычные вопросы и обычные на них ответы.
Внезапно послышался голос пожилой женщины:
– Сколько приготовить?
– Порций тридцать, не больше.
– И бутербродов тоже?
– Разумеется.
Его мучил голод, и он с нетерпением ожидал прихода Наши.
Ближе к вечеру дверь чулана отворилась и показалась Виктория.
– Чем ты занимаешься? – спросила она, как будто снова застала его за каким-то неподобающим занятием.
– Ничем, – ответил он и поднялся на ноги.
– Наша утонула, а ты тут сидишь, как будто тебе все положено.
– Я не знал, – слукавил он.
– Наша утонула, и я не знаю, кого поселят в ее комнату. Не каждая захочет присматривать за тобой. Это дело опасное. Ты всех нас подвергаешь опасности. Понимаешь?
– Да.
– Если обыски усилятся, тебе придется убраться отсюда. Мы не сможем больше держать тебя тут.
– Куда же я пойду?
– В лес. В лесу есть евреи.
– А кто присмотрит за Марьяниной одеждой?
– Это не твоя забота.
Попозже Виктория принесла ему супу и котлет и сразу ушла, а он тут же набросился на вкусную еду. Мучившие его весь день страхи и тревоги исчезли. Он успокоился и сказал себе: „Если придется бежать, так убегу. Теперь лето, по ночам тепло. В лесу есть ягоды. Крестьяне меня не распознают. Я блондин, ношу крестик на груди и свободно говорю по-украински. В лесу найду Марьяну и вместе будем жить среди природы, подальше от людей и их злых замыслов“.
32
Последующие дни были нервными: женщины в заведении спорили, ссорились и проливали горькие слезы. Смерть Наши продолжала волновать их сердца. „Злые рыбы пожрали ее плоть“, – слышался из коридора полный отчаяния голос. Виктория была иного мнения: „Сейчас Наша на небесах, и добрые ангелы сопровождают ее от одного райского места к другому. Беспокоиться не о чем. С ней уже все в порядке. Нам бы так“. Но с Хуго она разговаривала другим тоном:
– Ты должен уйти, а если не уйдешь, мы тебя выгоним.
– Я жду Марьяну.
– Нечего тебе ждать, она не придет. Ты должен уйти в лес, там есть еще евреи.
Он презирал обуявший его страх, но страх был сильней его. Ночью ему приснилось, что он с родителями едет на скором поезде по дороге в Карпаты. Карпатские горы покрыты снегом. Поезд остановился, как всегда, на станции, которую все называют „Вершина“. Хуго прикрепляет лыжи к ботинкам и съезжает прямо с платформы. Он катится легко и всем телом чувствует парение. Едущий вслед за ним папа кричит: „Хуго, ты прекрасно катаешься, гораздо лучше, чем в прошлый раз, когда мы были здесь. Где ты научился? Это не получается само собой“. Хуго, ободренный папиной речью, увеличил скорость и воспарил над снегом, крича громким голосом: „Я преодолел страх. Теперь я больше не боюсь“.
На следующий день Виктория разговаривала с ним жестко:
– Евреев ищут, проходят дом за домом. Ты подвергаешь всех нас опасности. У тебя есть несколько часов, собирай рюкзак, ползи через лаз, исчезни. Если не сделаешь этого, сторож сдаст тебя полиции.
– И куда ж я пойду? – Голос его дрожал.
– Я уже говорила тебе – в лес, там есть евреи. Не будь трусом. Рискни – и будешь жить. Кто не рискует, того страх убивает.
– Ночью я уйду, – сказал он.
– Если утром я открою чулан и обнаружу тебя, пеняй тогда на себя.
Это был приговор, он представил, как сторож тащит его.
Для себя он уже решил, что чемодан оставит тут, а вместе с ним книжки Жюля Верна и Карла.
Мая и учебники по арифметике и геометрии. Возьмет с собой немного теплой одежды, тетрадку и Библию. „Если Бог захочет, чтобы я вернулся сюда, я найду все на своих местах, а если он захочет, чтобы я остался в лесу, тогда делать нечего“ – такие слова крутились у него в голове. Позже он осознал, что это Марьянина манера разговора, которую он от нее воспринял.
Почему-то перед его глазами предстала домработница София. Она являла собой противоречие всем принципам, принятым у них в доме. Ее деревенские привычки, религиозность, поверья и непоследовательность выказывали ее уверенность в себе и в своем образе жизни. Ее настроение никогда не омрачалось сомнениями. Не раз она говорила: „Евреи чересчур раздумчивые, я еще не видела еврея, который давал бы волю своей злости. Почему евреи не сердятся?“ Не раз Хуго слышал, как по возвращении из церкви она говорит:
– Почему вы не ходите в молельный дом? Я прихожу из церкви другой женщиной. Молитва, музыка и проповедь связывают меня с Богом и его Мессией. Разве вы не тоскуете по Богу?
– Тоскуем, – отвечал папа то ли всерьез, то ли полушутя.
– Коли так, почему ж вы в субботу сидите дома?
– Бог находится везде, и дома тоже, разве не так говорят? – пробовал перемудрить ее папа.
Услышав такое оправдание, София махала рукой, как бы говоря: „Это только отговорки“, и иногда добавляла: „Евреи – странный народ, никогда их не пойму“.
София была очень жизнерадостной, и родители любили ее. На каждый праздник покупали ей подарок или давали денег, чтобы купила себе что-нибудь сама. Примерно за месяц до прихода немцев она вернулась в свою деревню. Мама снабдила ее одеждой и выдала выходное пособие. София плакала, как маленькая девочка, и вопрошала:
– Зачем я оставляю вас? Вы ко мне добрее, чем мои родители и сестры.
– Ты можешь остаться, – тут же ответила мама.
– Я пообещала родителям, что вернусь. Обещания надо выполнять.
Они втроем проводили ее на железнодорожную станцию и не уходили, пока она не уселась в вагоне у окна.
Хуго очнулся от видения. Было два часа ночи. Конура под названием „чулан“, в которой он был заточен почти год, внезапно показалась ему убежищем, которое не только защищало его, но и питало волшебными видениями. Каждый раз, что он выползал наружу, темнота казалась ему густой и враждебной.
Время уходило, но Хуго не спешил. Марьянины одежды, заполнявшие чулан и его стены, были ему теперь дороги и как бы принадлежали его внутреннему миру. Если уж умирать, так лучше здесь, а не снаружи, сказал он себе, не отдавая себе толком отчета в своих словах.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 56
