Книга Заговор адмирала - Михель Гавен

Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 83

Скорцени сделал паузу, давая время собеседнице осознать все услышанное, а затем продолжил:

— Сейчас не те времена, когда можно размышлять о политических альянсах. Сейчас время жесточайшей борьбы не на жизнь, а на смерть. Кто проиграет, тот погибнет, в прямом смысле. Тебе не нужно ввязываться во всё это. Подумай о Джилл, ведь если что-то случится с тобой, это неминуемо отразится и на ней тоже. И я не уверен, что она выдержит все, что её ждет в подобном случае. Да и ты тоже. А ради чего? — он пожал плечами. — Чтобы Шелленберг удовлетворил свои амбиции? То, что ты лично знакома с Черчиллем, и вся его семья весьма к тебе расположена, не может не привлекать нашего шефа. Он большой мастер интриг. И это очень хороший и удобный способ навести мосты с Западом. Но знай — приказ фюрера никто не отменит. Если он прикажет тебя расстрелять или повесить за предательство, то так и будет сделано. Никакой Шелленберг не поможет, и Гиммлер не произнесет ни слова. Ты разочарована?

— Чем? — Маренн взглянула на него с явной насмешкой. — Тем, что Гиммлер не произнесет в мою защиту ни слова? Для меня это не новость. Я никогда на это не рассчитывала. И я знаю отношение фюрера ко мне. Он считает, что откуда меня взяли, то есть из лагеря, туда же надо и отправить, как только во мне отпадет необходимость, а со мной вместе конечно же и Джилл. Это тоже меня не удивляет. Я ко всему этому готова. И, насколько мне видится, ситуация даже не зависит от того, приму я участие в каких-нибудь политических интригах или нет. То, что меня надо вернуть в лагерь, это просто аксиома. А о Венгрии мне известно только то, что так или иначе имеет отношение к венгерским раненым, ведь я — главный хирург СС, — она произнесла это твердо, не отводя взгляда. — Я далека от политики, да и никому не придет в голову использовать меня, обращаясь к Черчиллю, потому что все знают, как он относится к СС, о ком бы ни шла речь в таком случае. Черчилль — человек принципов, не отступается от них даже в мелочах, и тем более не отступается, если встает вопрос о государственных делах.

Маренн докурила сигарету, бросила её в пепельницу под стеклом, предварительно затушив окурок, и закончила свою речь:

— Если я и разочарована, то только тем, как легко ты нашел язык с Кальтенбруннером и как настойчиво пытаешься при его поддержке занять место Шелленберга. Мне ничего не известно о том, какие шаги предпринимает Вальтер в отношении Венгрии. Он мне об этом не рассказывает, но я уверена — если он что-то и пытается сделать, то это на пользу не только венграм, но и немцам тоже. А ваше желание услужить фюреру, чтобы он был доволен и дал вам места и звания, которых вы жаждете, толкает Германию в пропасть. Даже я, находясь в стороне от политики, понимаю это. Ты и сам хорошо это понимаешь. Вместо того чтобы соединить свои усилия с усилиями Вальтера, ты всячески ставишь палки в колеса, устраивая противостояние внутри Управления. Вот, собственно, всё, чем я разочарована, но меня это не касается. Это ваши дела. А теперь мне надо вернуться в клинику.

Женщина взялась за ручку дверцы, чтобы выйти.

— И Шелленберг не предлагал тебе стать королевой Венгрии? — спросил Отто негромко. — Заменить твоего прадеда, чтобы венгры обрели мир и спокойствие?

Эти вопросы были чем-то похожи на выстрелы в спину. Маренн повернулась, но ни один мускул не дрогнул на её благородном, красивом лице.

— Если мне не изменяет память, адмирал Хорти исполняет обязанности регента трона, — произнесла она невозмутимо. — И если на этот трон кто-то и имеет права, то это эрцгерцог Отто, сын последнего императора Карла Первого и императрицы Зиты Пармской. А я давно отказалась не только от прав на трон, любой трон, но и от всяческих отношений со своей бывшей венценосной семьей. Я вышла из семьи Габсбургов, и по этому поводу, как тебе известно, даже сменила имя и фамилию в Америке, чтобы никто не догадался, что я та самая Мария-Элизабет фон Кобург-Заальфельд де Монморанси, правнучка императора Франца Иосифа. Я не вспоминала об этом до 1938 года, пока ты сам не напомнил мне, представив на меня документы рейхсфюреру. Если мне это помогло освободиться из лагеря и спасти своих детей, то спасибо родству с Габсбургами. Но больше ничего хорошего мне это родство не принесло, а уж корона Венгрии, — Маренн насмешливо покачала головой. — Моя бабушка Стефания перевернется в гробу, если вдруг до неё дойдет весть, что Рудольфово отродье все ещё живо-здорово и даже уселось править в Будапеште. Она же ненавидела своего мужа, ненавидела собственного ребенка, несчастную дочку, и тиранила её, так что выйти замуж во Францию, подальше от матушки, было для моей матери спасением от нескончаемого гнёта. Стефания ни одного дня не была Рудольфу другом, единомышленницей. Она приняла участие в заговоре премьер-министра Таффе, который всячески пытался устранить кронпринца от политической деятельности, поссорить его с отцом. Она мстила Рудольфу за то, что оказалась неспособной разделить с ним его жизнь и произвести на свет наследника. Ну а кроме неё было и много других Габсбургов, которые никогда не испытывали особо теплых чувств ни к моей матери, ни ко мне. Так что даже решись я занять какой-то трон, династия меня не признает.

— А при чем здесь династия? — Скорцени неотрывно смотрел на неё. — Династию никто не спрашивает. Главное, чтобы признали англичане и американцы, ну и чтобы Советы худо-бедно на все это согласились, выторговав условия для своих коммунистических протеже. А всех их скорее устроит внучка Рудольфа, правнучка Зизи, которых в Венгрии боготворили и любят до сих пор, а значит — примут на трон их ближайшую родственницу. Примирительная, объединительная фигура — вот кого ищет Хорти. Фигура, которая устроит всех: венгров, англичан, американцев, Советы. Всех, кроме рейха. В твоем лице адмирал вполне может обрести такую персону, так что Кальтенбруннер недалек от истины. И ни к чему другие Габсбурги. Как бы они ни злились, сейчас не они решают, кому всходить на трон, а коалиция держав, противостоящих рейху. И Хорти не откажешь в дальновидности. Он вполне ясно соображает, что к чему.

— Мне ничего не известно о планах адмирала Хорти насчет будущего его страны, — отрезала Маренн. — Я занимаюсь медициной и больше ничем. Моя работа — резать и зашивать. Я не один раз говорила тебе, чем я сейчас занимаюсь. Я хирург, а не политик. Однако полчаса истекло, — она взглянула на часы. — И Алекс ждет меня в операционной. Так что будь добр — отвези меня назад, потому что пешком дойти я уже не успею, — она откинулась на спинку сиденья. — Там тяжелораненый офицер под наркозом.

— Хорошо, я отвезу. — Отто завёл машину и продолжал говорить, не глядя на пассажирку: — Но я предупредил тебя, Мари. Если ты влезешь в схватку с позволения Шелленберга и из желания помочь в, как тебе представляется, благих начинаниях, то при определенных обстоятельствах окажешься в безвыходной ситуации. Тебя просто пристрелят или повесят на рояльной струне, как это случается у Мюллера, а заодно — твою дочь Джилл как пособницу. И никакие медицинские способности тебя не спасут. Сейчас уже не до раненых солдат. Ими мало кто озабочен в верхах, потому что сейчас не начало войны, а уже почти финал, финал трагический. Сейчас нужны не те, кто войдет в строй через год, а те, кто может сражаться прямо сейчас. Через год уже может и не понадобиться. Так что твое положение не так устойчиво, как было раньше. А сделать операцию, наложить повязку, с этим справится и Грабнер…

Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 83