Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
Парадокс заключается в том, что, прежде чем почувствовать себя по-настоящему независимым и способным к саморегуляции, человеку необходимо получить достаточный опыт зависимости. Это утверждение многим взрослым кажется противоречащим здравому смыслу. Как будто одной силой воли можно обрести взрослость и научиться саморегуляции! Многие [психо]терапевты, расстроенные тем, насколько медленно происходят изменения, пытаются активировать силу воли своих клиентов. Например, Невилл Симингтон рассуждает о «произвольном выборе родителя» и о том, чтобы «сказать жизни “да!”», как о возможностях выбора для пациента (Симингтон, 1993:53). Когда клиент не прогрессирует и кажется неспособным сделать положительный выбор, это очень удручает. Может быть очень непросто переносить зависимое и зацикленное на себе поведение взрослых людей, которые должны бы понять, что такое поведение неподобающе.
Но вопрос не только в силе воли. Даже если призывы включить силу воли, чтобы изменить поведение, возымели действие, эти изменения часто приводят к возникновению «ложной личности», которая пытается следовать рекомендациям других и действовать более зрело. Но, к сожалению, одной силы воли недостаточно, чтобы вызвать настоящее сочувствие к другим или сформировать заботливое отношение к своим собственным чувствам. Имитация таких состояний совсем не равна их проявлению, основанному на внутреннем опыте и чувствах. Это способности, которые могут стать внутренними, собственными для субъекта, только в том случае, если он сам смог их испытать, через взаимодействие с другими людьми, которые реагируют на твои потребности, помогают регулировать эмоции и чувства и не требуют раньше времени управлять тем, чем ты пока сам не можешь.
Правильный момент — ключевое понятие в родительстве, так же как и в комедии. Понять, когда младенец или ребенок уже способен на чуть больший самоконтроль, вдумчивость и независимость, невозможно из книг по воспитанию: это своего рода искусство, а не наука для родителей — рассудить, когда настало время для очередного шага. Родительская способность почувствовать нужный момент в ходе развития тех или иных способностей ребенка часто сдерживается нетерпимостью к зависимости. Это обстоятельство частично определяется культурой, частично нашим собственным ранним детским опытом. Зависимость может вызвать мощные реакции. Она часто вызывает чувство отвращения и отторжения, не воспринимается как приятный и быстротечный период во время накопления опыта. Может даже показаться, что зависимость привлекательна для родителей и они просто боятся сами попасть под ее чары; а может быть и так, что родители не могут выносить того, что им приходится давать что-то, чего они недополучили сами. Как сказал Ян Сьютти, «разрешения, которые мы даем сами себе, мы определенно не позволим другим» (Сьютти, 1935:71). Часто родители так торопятся сделать своих детей независимыми, что оставляют их в долгом ожидании пищи или утешения или надолго лишают их присутствия матери, чтобы достичь этой цели. Бабушки и дедушки часто даже усиливают этот посыл, призывая не «испортить ребенка», слишком посвящая ему себя.
К сожалению, если оставлять ребенка плакать или самостоятельно справляться с какими-то состояниями больше чем на очень короткий период времени, то эффект, который достигается при этом, обратен желаемому; такое обращение подрывает уверенность ребенка в родителях и в мире в целом, делая его более зависимым. В отсутствие человека, который помогал бы ему в регуляции, ребенок может очень немного регулировать сам, он может только плакать еще громче либо замкнуться в себе. Но боль от сильной зависимости и от собственной беспомощности запускает примитивные психологические механизмы защиты, вызывающие поведение, описанное выше.
Большинство способов реагирования во взрослом возрасте, которые я опишу, являются более усовершенствованными версиями этих примитивных реакций. Двойственная природа наших защитных реакций запрограммирована генетически: дерись или беги. Плачь громче либо уходи в себя. Преувеличивай чувства либо минимизируй, отключай их. Переходи к перевозбуждению или подавляй его в себе. Эти две базовые стратегии поведения также лежат в основе двух типов ненадежной привязанности — избегающей и тревожной. И не важно, какой из двух вариантов будет выбран ребенком (сознательно или неосознанно), индивид так и не сможет освоить базовые процессы саморегуляции. При этом он либо будет склонен к необоснованной требовательности по отношению к другим, либо будет недостаточно настойчив в защите собственных интересов.
ПОПЫТКА НЕ ЧУВСТВОВАТЬ
СВЯЗЬ МЕЖДУ РАННЕЙ ЭМОЦИОНАЛЬНОЙ РЕГУЛЯЦИЕЙ И ИММУННОЙ СИСТЕМОЙ
Стратегия избегания имеет тенденцию захватывать все новые территории. Она может быть доведена до той степени, когда индивид не только выращивает «броню» в ответ на призывы и страдания других, но также страшится вызвать их симпатию и может, например, скрывать свою болезнь из опасения сцен и суеты.
Ян Сьютти, «Источники Любви и Ненависти», 1935
СПРЯТАТЬ ЧУВСТВА
В западной культуре замыкание в себе, состояние недооценки важности своих чувств достаточно распространено. Англичане известны своими «поджатыми губами». Но и жители Северной Америки слишком поглощены идеей «независимости» в как можно более раннем возрасте, хотя и в более экстравертной и дружественной форме самодостаточности. Этот «избегающий» или недооценивающий собственные потребности стиль поведения успешно прячет младенческие потребности от родителя, который и не стремится встретиться с ними. Если бы такие младенцы могли говорить, они сказали бы что-то вроде этого: «Не беспокойся, я тебя не потревожу». Они чувствуют, что их зависимость и потребность в эмоциональной поддержке не приветствуются, так что они учатся прятать свои чувства. По сути, они могут вырасти с внутренней уверенностью, что они вообще не должны испытывать чувств либо испытывать только «милые» чувства, которые встречали позитивный отклик. Тоскуя по всегда готовой к отклику матери, которая принимала бы весь спектр младенческих переживаний, они учатся подавлять многие из них. Это может привести к трудностям в распознавании многих чувств. В конце концов, если мать не была ими заинтересована, почему они должны вызывать интерес у ребенка? Если родитель не распознавал и не называл чувства ребенка, как сам ребенок может назвать их и обсуждать их? Они так и останутся размытыми физическими ощущениями — приятными или неприятными, — недифференцированными, не отраженными в высших отделах головного мозга.
Людей, выросших в таких условиях, часто называют «алекситимиками», имея в виду, что они не научились облекать собственные чувства в слова. Они часто не осознают, что именно они чувствуют. Несмотря на то что они испытывают чувства, как и другие люди, они игнорируют их примерно так же, как делали их родители и воспитатели. Чувства не находят отражения в сознании и с ними не обращаются как с важными сигналами о состоянии организма. В социальном смысле индивид живет вполсилы, стараясь обойтись базовыми и нетонкими реакциями на других людей.
Некоторые из таких людей могут стать своего рода прагматиками, сфокусированными на внешнем мире, они стараются не погружаться во внутренние состояния — ни свои, ни других людей. Часто они неплохо устраиваются в жизни и вполне преуспевают на выбранном поле деятельности. Они могут быть преданными родителями, которые многое делают для своих детей и поощряют их в различного рода достижениях, не останавливая своего внимания на их внутренних переживаниях. При беглом взгляде они кажутся очень нормальными и вполне уравновешенными. Тем не менее они часто крайне зависимы от присутствия партнера: иногда им важно, чтобы просто кто-то был рядом. Они не ожидают, что в близких отношениях будут подробно исследовать особенности и внутренний мир друг друга, но крайне зависимы от присутствия кого- то, кто олицетворяет для них безопасность, для базовой регуляции. Когда этот объект подвергается угрозе, например если партнер их покидает или умирает, они сталкиваются с эмоциональным потрясением, с которым не знают как справиться.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
