Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 33
– Господин доктор, я страшно виноват перед вами. Я допустил, чтобы вас обвинили, арестовали, посадили в тюрьму… а ведь петарду в задок экипажа графа Марбаха положил я… Я не раскаиваюсь в этом, а жалею только об одном, что петарда не взорвала на воздух графа, или что от взрыва он не сошел с ума, или не разбил себе черепа, когда лошади мчали его по обрыву… Я ненавижу его!
– О, ваше высочество! – тоном упрека крикнула госпожа Молох.
А Макс продолжал:
– Я ненавижу майора за то, что он зол, за то, что он ненавидит меня и дурно обходится со мной. Он ввел в Ротберг прусские способы укрепления дисциплины, которые заключаются в том, что несчастных бьют, калечат, морят под арестом… Ну, меня-то он не посмел бы калечить или сажать под арест на гауптвахту, но с первого же дня, как ему поручили мое военное воспитание, он стал бить меня… Да, мсье Дюбер, да, господин профессор, он бил меня, и я молчал отчасти из самолюбия, а отчасти из страха… Да, из страха, господин Циммерман, потому что этот негодяй сделал меня подлым трусом, и за это-то я больше всего ненавижу его… И если я с самого начала не признался в своей проделке, то потому, что майор научил меня бояться…
Мы слушали со смешанным чувством печали и нежности.
Лицо Макса становилось все мрачнее, его взгляд все более дышал злобой и ненавистью.
– Мадемуазель Дюбер может подтвердить мои слова, так как ей-то я с самого начала признался во всем: я ни на минуту не допускал мысли, чтобы профессора арестовали. Ведь это было так нелепо! Доктор Циммерман подкладывает бомбу в карету майора! И каждый день я думал: «Сегодня подпишут приказ об освобождении из-под ареста, и все будет кончено». Я сам знаю, что это было подло, я чувствовал себя очень плохо, но решиться заговорить я не мог… А дни шли, и с каждым днем все труднее было признаться, потому что из этой истории возник целый политический вопрос, начался обмен телеграммами между Берлином и Ротбергом, газеты подняли крик… Я был в отчаянии от того, что наделал… Господин профессор, умоляю вас, простите меня! Я сам знаю, что недостоин носить имя Ротберга, потому что… едва ли бы я признался вам в этом, если бы не мадемуазель Грета. Она взяла с меня обещание признаться в том случае, если профессора привлекут к суду. Только что, вернувшись с прогулки, я узнал, что приказ подписан, и вот… Пусть теперь будет, что будет!
Он с трудом подавил набегавшие слезы.
– Это – прелестный молодой принц! – вскричала госпожа Циммерман. – Не правда ли, Карл, ты не сердишься на него?
Молох отрицательно покачал головой.
Макс обернулся ко мне и сказал:
– Что вы будете теперь думать обо мне, господин Дюбер?
– Я буду думать, – серьезно ответил я, – что заставить другого человека расплачиваться за чужие грехи – плохое дело. Вы решили исправить свою ошибку, и это делает вам честь. Но вы бессильны возместить профессору его безвинные страдания, и в непоправимости этого – вся тяжесть вашего проступка!
– Когда я буду владетельным принцем, – крикнул Макс, густо покраснев, – я сделаю профессора министром Ротберга и дам ему графский титул и много денег…
Это заявление заставило разгладиться угрюмые складки лба Молоха. Он искренне расхохотался и сказал, положив руку на плечо Макса:
– Когда вы станете владетельным принцем, надо предполагать, что все мои титулы будут нечертаны на надгробном памятнике, а мое состояние будет заключаться в толстом дубовом ящике с цинковой подкладкой. И вы увидите тогда, что имя доктора Циммермана будет звучать в Германии, да и во всем свете гораздо громче, чем имя какого-нибудь ротбергского министра и графа «Уж-не-знаю-кого». И не заботьтесь, пожалуйста, о том, чтобы сквитаться со мной. Я нисколько не пострадал: в тюрьме вашего батюшки обращаются очень гуманно… Но в виду того, что когда-нибудь вам придется пользоваться властью над людьми, постарайтесь запомнить то, что вам советовал господин Дюбер: каждый человек, достойный этого имени, должен уметь отвечать за свои поступки. Кроме того, откажитесь от привычки мстить насилием: грубая сила не может быть решающим элементом… Кстати, – ласково продолжал он, увидев, что глаза принца опять наполняются слезами, – как вы раздобыли бомбу? Мне это крайне интересно узнать, потому что взрыв был очень энергичен… Ну-ка, присаживайтесь ко мне и рассказывайте!
Он указал Максу на одну из сломанных табуреток. Мы с госпожой Молох уселись на скамейку у стены. Сам Молох присел на свою койку.
– А вот, – начал юный принц, просветлев с обычной для детей быстротой. – Уже давно я носился с мыслью отомстить майору за то, что он бил меня. Я поделился этим намерением с Гансом, своим молочным братом, который служит кучером у Грауса. Мы вместе стали придумывать способ отмщения. Самым приятным для меня было бы вызвать Марбаха на дуэль и убить его, но об этом нечего было и думать. Тогда Ганс посоветовал мне подвязать под хвост верховой лошади майора мешочек с перцем. «Доротея», как зовут лошадь майора, очень чувствительна, перец вызвал бы у нее страшный зуд, и она сбросила бы майора на землю. Но, к сожалению, майор – отличный наездник, и было мало шансов, что он убьется при падении…. Так вот, может быть, вы помните, недавно в Париже было совершено анархистское покушение на испанского короля. По этому случаю газеты много говорили об анархистах, а в «Крестовой Газете» появился большой фельетон, где очень ученый профессор описывал все системы бомб…
– О, немецкая наука! – с восхищением воскликнула госпожа Молох.
– Этот фельетон, – продолжал принц, – дал мне мысль сфабриковать бомбу. Я тщательно изучил статью о бомбах и занялся трактатами по химии, которые нашел в библиотеке замка.
– Что? – вскрикнул Молох, – вы даже занялись трактатами по химии? Но это просто замечательно, это делает честь такому юному принцу!.. Так вы приступили к сооружению бомбы. Ну, а как вы взялись за это дело?
– Сначала я хотел достать артиллерийский картуз, но здесь у нас этого не нашлось. Тогда Ганс купил в Штейнахе толстую бомбовую трубку. Чтобы сообщить оболочке большую способность к сопротивлению, я обернул ее листом цинка и обмотал железной проволокой…
– Очень хорошо, очень хорошо! – одобрил Молох.
– Тогда я составил взрывчатую смесь по формуле, приведенной в фельетоне о бомбах; я украл из артиллерийского магазина пушечный порох, смешал его с углем и нитратом поташа, который сам приготовил, и прибавил туда древесных опилок, так как читал в одном трактате, что это связывает смесь…
– Древесных опилок? – перебил его Молох, вскакивая с места. – Ему пришло в голову прибавить туда древесных опилок! Но знаете ли, милый принц, что у вас положительные способности к химии? Нет, за это я должен расцеловать вас!
Он схватил морщинистыми руками белокурую головку Макса и запечатлел на его щеках два крепких поцелуя… Мы с госпожой Молох с трудом сохраняли серьезный вид. Я попытался дать разговору более серьезный характер.
– Скажите, ваше высочество, – спросил я, – кто подал вам мысль избрать второе сентября днем покушения?
Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 33
