И в «Табу», и в «Дзатоити» изображены времена позднего самурайства — вторая половина эпохи Эдо, то есть XIX век. О том, что такое поведение не было результатом моральной деградации японского общества, а являлось следствием рассматриваемого нами простодушно-божественного отношения к плотским занятиям любовью, свидетельствуют и упоминавшиеся уже памятники литературы, повествующие о более ранних временах, а главное, произведения, созданные современниками, а не описанные сегодняшними художниками — им хватит для вдохновения и реалий наших дней. Во все времена и в Европе, и в Японии большинство посетителей публичных домов составляли монахи и военные. Некоторые из них искали не обычные женские, а менее распространенные, но и поныне существующие мужские публичные дома. Тем более что даже внешне отличить утонченного самурая от девушки бывало не так-то просто, особенно если учесть, что вполне открыто предающиеся голубой страсти воины нередко одевались по-женски, подражали женской походке и речи и отращивали длинные волосы.
Конец XVIII века стал в Японии временем расцвета гомосексуализма, когда оформились основные его эстетические обоснования, изложенные в трактатах известных самураев, ученых и, конечно, монахов. «Веселые кварталы» по всей стране откликнулись на эту популярность ростом предложения: десятки крупных «мужских домов» предлагали на любой вкус сотни объектов вожделения. Ёсивара, расположенная рядом с храмовым комплексом Сэнсодзи в Эдо, дала пример совмещения буддийской добродетели с однополой страстью, и многие «мужские дома» не просто соседствовали в Японии с храмами, а нередко использовали территорию святилищ в своих целях, как это было, например, в эдо-ском храме Юсима Тэндзин, ныне — месте паломничества тысяч студентов, в том числе из расположенного поблизости Токийского университета. Несмотря на мощную «теоретическую базу» гомосексуализма, созданную его апологетами, правительство сёгуната со временем пришло к выводу, что такая любовь все же является противоестественной, и к середине XIX века Эдо почти лишился гомосексуальных притонов, а следом железной рукой гетеросамураев был наведен порядок и в отдаленных провинциях. Однако это не значит, что гомосексуализм в Японии исчез, отнюдь нет.
«Вне стен публичных домов гомосексуалисты превратились в “продавцов благовоний”. Претенциозно и богато выряженные, эти женоподобные личности носили коробки из дерева кири с различными благовониями, завернутые в голубую материю; они стучались в двери лучших домов аристократов и военачальников, предлагая ароматные курения и себя самих».
Но откуда же взялась в японцах такая странная для европейцев страсть? Я уже не раз упоминал, что еще в стародавние времена, в эпоху раннего японского Средневековья, японцы замечали склонность к однополой любви в тех, кому трудно было найти себе гетеросексуальное общество, главным образом в буддийских монахах. Стоит ли удивляться, что в буддийской стране, каковой, в сущности, являлась Япония до середины XIX века, такие взгляды на секс не подвергались острой критике? Разве что констатировались с легкой усмешкой теми, кто находился наиболее далеко от буддийской культуры, прежде всего горожанами. При этом нищие, набожные крестьяне сами были крайне простых нравов, а для самураев, этико-религиозной основой поведения которых стал дзэн-буддизм, подобное и вовсе выглядело вполне нормальным, тем более в походе. Гневно осуждать японских гомосексуалистов в то время могли только попавшие в Японию христиане, да и то между собой, как это делал, например, отец Франциско Ксавье в своем письме в штаб-квартиру ордена иезуитов 5 ноября 1549 года: «Похоже, что миряне здесь совершаю? гораздо меньше грехов и больше слушают голос разума, чем те, кого они почитают за священников, которых они называют бонзами. Эти [бонзы] склонны к грехам, противным природе, и сами признают это. И совершаются они [эти грехи] публично и известны всем, мужчинам и женщинам, детям и взрослым, и, поскольку они очень распространены, здесь им не удивляются и [за них] не ненавидят.
Те, кто не являются бонзами, счастливы узнать от нас, что это есть мерзкий грех, и им кажется, что мы весьма правы, утверждая, что они [бонзы] порочны, и как оскорбительно для Бога совершение этого греха. Мы часто говорили бонзам, чтобы не совершали они этих ужасных грехов, но все, что мы им говорили, они принимали за шутку, и смеялись, и нисколько не стыдились, услышав о том, каким ужасным является этот грех.
В монастырях у бонз живет много детей знатных вельмож, которых они учат читать и писать, и с ними же они совершают свои злодеяния. Среди них есть такие, которые ведут себя как монахи, одеваются в темные одежды и ходят с бритыми головами, похоже, что каждые три-четыре дня они бреют всю голову, как бороду»[53].
И если до поры до времени гомосексуальные отношения и между монахами, и между воинами не осуждались, но и не особо афишировались, то в XVII—XVIII веках, когда создавались различные письменные «кодексы чести» и воинские «уставы», самурайские морализаторы расставили все точки над «i». Гомосексуализм между воинами был возведен в ранг если не добродетели, то, по крайней мере, вполне достойного занятия для мужчины — цитаты из популярных «кодексов бусидо» достаточно свидетельствуют об этом[54].
Приведем некоторые из них полностью, чтобы читатель сам мог разобраться в том, как относились к этому делу такие выдающиеся идеологи самурайства, как уже знакомый нам автор «Хагакурэ», бывший самурай Ямамото Цунэтомо, написавший книгу в бытность свою буддийским монахом:
«Если человек начинает заниматься мужеложством в молодости, он может опозорить себя на всю жизнь. Опасно не понимать этого. Поскольку в наши дни никто не наставляет молодежь в этих делах, я здесь скажу кое-что от себя.
Следует понять, что женщина должна быть верна своему мужу. Но в этой жизни нам дано любить только одного человека. Если это не так, наши отношения ничем не лучше содомии или проституции. Это позор для воина. Ихара Сай-каку написал известные строки: “Подросток без старшего любовника — все равно что женщина без мужа”.
Молодой человек должен проверять старшего в течение по крайней мере пяти лет. Если за это время он ни разу не усомнился в его хороших намерениях, тогда он может ответить ему взаимностью. С непостоянным человеком невозможно установить хорошие отношения, потому что он скоро изменит своему любовнику.
Если такие люди посвящают друг другу свои жизни, они пользуются взаимным доверием. Но если один человек непостоянен, другой должен заявить, что не может продолжать отношения с ним, и после этого решительно порвать с ним. Если первый спросит почему, второй должен ответить, что не скажет ему ни за что на свете. Если тот не унимается, нужно рассердиться; если он настаивает, нужно зарубить его на месте.
