Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
Зинаида Матвеевна каждый вечер проверяла у девочки дневник, интересовалась, с кем та дружит, наблюдала часами из окна, что делает Аврора во дворе, и даже по выходным занималась с ней математикой. Этакая размеренная, как Зинаида говаривала, «жизнь ради дочери» круто изменилась после того, как Арочка после окончания учебного года была отправлена родительницей, подобно бандероли, в подмосковный пионерский лагерь на всё лето.
И вот тогда-то, в отсутствие детей, в полнейшем одиночестве, Зинаида Матвеевна заскучала и именно из-за этой своей тоски, которую связывала с нелёгкой службой сына, она тёплым июньским вечером, схватив телефонную трубку и услышав знакомый голос бывшего мужа, решила не бросать её сразу, а послушать, что ей так долго (вот уже больше полугода!) пытается сообщить неверный экс-супруг.
– Зинульчик! – возбуждённо орал тот. – Это я, твой Вовульчик! Как Аврик, как сама? Постой, постой! Зинька! Только трубку не бросай!
– Что ты хочешь? – спросила она, и «Вовульчик», окрылённый тем, что жена, нарушив многомесячный бойкот, подала наконец-таки голос, возопил:
– Как что хочу?! Т-п, т-п, т-п, т-п, т-п! – Тук, тук, тук, тук, тук, – возмутился он, отбивая мелкую дробь по стеклу телефонной будки. – Я не видел вас с Авриком сто лет! Разве так можно поступать, Зина? А? Ведь я ей не чужой! Я ей родным отцом прихожусь! Так почему же ты не даёшь нам видеться? Даже судья позволил, а ты не позволяешь! Учти, Зинька! Ты нарушаешь предписание... – тут Владимир Иванович заглянул в блокнот и бегло прочитал: – Государственного органа, ведающего разрешением гражданских споров! А это, знаешь ли, не шутки шутить! За это и ответить можно! Что ж это такое?! – Гаврилов с каждой минутой набирал обороты и входил в раж. – По телефону со мной разговаривать не желаешь! Сколько раз к вам домой приезжал – дверь не открываешь! – Владимир Иванович замолк на мгновение, чтобы вдохнуть побольше воздуха в лёгкие и разразиться с новой силой, как Зинульчик, вдруг хлюпая, проговорила:
– Володь! Генечку забрали! – И она безутешно зарыдала в трубку.
– В тюрягу загребли? – обрадовался бывший муж.
– Да при чём тут тюрьма-то?! В армию!
– Надо же! В армию! Взяли всё-таки! Так... – он хотел сказать «Так ему и надо, этому фигляру! Жаль, что только в армию, по нему давно тюрьма плачет и т.д. и т.п.», но чудом сдержал себя, выкрутившись из положения следующим образом: – Так выходит, у вас с Авриком никакой мужской защиты и помощи нет? Ай-я-яй! И гвоздь прибить некому! – с напускной печалью и состраданием молвил он, будто за одиннадцать лет хоть раз взял в руки молоток.
– Вот так вот, Володя! Такое у нас горе! – всё ещё шмыгая носом, проговорила Зинаида Матвеевна. – А Аврорка в лагере отдыхает.
– А ты? – спросил Гаврилов, затаив дыхание.
– А что я? Сижу, сыну письмо пишу.
– Одна?
– Одна. С кем же мне быть-то!
– Ой, Зинульчик! – с облегчением воскликнул Гаврилов. – Представляю, как тебе сейчас тоскливо! Как одиноко! И какая глубокая печаль переполняет твоё материнское сердце!
– И не говори, Володь! Прямо кошки на душе скребут! – призналась Зинаида Матвеевна, не предполагая, чем могут обернуться её слова.
– И ведь знаешь, Зинульчик, что самое ужасное во всём твоём состоянии?
– Что? – навострила ушки Гаврилова.
– Да то, что все, все будут сочувствовать, а ведь вот в твоё положение ни одна гнида не войдёт! Никто не поймёт тебя!
– Точно, Володь! В этом ты прав! Как никогда прав! Вот все вроде бы успокаивают – де, что ты так переживаешь, не один твой Генька в армии служит, все через это проходят! А какое мне до этих всех дело? У меня за свово сердце так и сжимается, так и сжимается. Я всё думаю, как он там? Сыт ли? Не обижают ли его?
– Ты, Зинульчик, хорошая мать! Просто образцово-показательная! С таких, как ты, нужно пример брать! – бессовестно льстил Гаврилов. Думал же совершенно иначе: «Это всё её сучья любовь! До двадцати лет лба конфетами да шоколадками украдкой от Аврика кормила!»
– И не говори, Володь, и не говори.
– Зинульчик, сегодня пятница... Выходные... Т-п, т-п, т-п, т-п, т-п! – Тук, тук, тук, тук, тук. – Что ты будешь одна-то сидеть?! Так и с ума сойти недолго! Может, встретимся, сходим куда-нибудь?.. – закинул удочку находчивый Гаврилов.
– Ой, да ну что ты! – как-то неопределённо и неуверенно промямлила Зинаида, и Владимир Иванович решил действовать напролом: «Такого удобного момента, может, больше и не подвернётся, а сейчас, сейчас – самое время, когда Генька-падла в армии, а дочь в лагере», – подумал он и танком попёр на свою бывшую супругу:
– Зинульчик! Ты ничего дурного не подумай! Я ведь не из корыстных соображений! Мне от тебя ничего не надо! Т-п, т-п, т-п, т-п, т-п! – Тук, тук, тук, тук, тук, – Владимир Иванович явно нервничал. – Но ты сама посуди! Мы ведь прожили с тобой одиннадцать лет – не чужие же люди! Так почему обязательно оставаться врагами после развода. К тому же у нас общая дочь! Можно просто поддерживать дружеские отношения и в тяжёлую минуту помогать друг другу словом, делом, поступком, в конце концов! – говорил он горячо и, закрыв ладонью трубку, выкрикнул: – Отстань, падла!
– Вы уже десять минут беседуете! Имейте совесть! Немедленно освободите кабинку! Вы тут не один! – кричал очень порядочный с виду мужчина в парусиновых туфлях, щедро начищенных зубным порошком.
– Пшёл отсюда! У меня судьба решается! Т-п, т-п, т-п, т-п, т-п! – Тук, тук, тук, тук, тук. – Ща выйду, башку откручу! Это я не тебе, Зинульчик! Я из телефона-автомата тебе звоню...
– А что, вам так и не поставили телефон?
– Нет, Зинульчик, так и не поставили! – Гаврилов явно давил на жалость. – Ну так как? Может, встретимся? Посидим культурно...
– Ой! Ну я даже не знаю! – Зинаиде Матвеевне, как говорится, и хотелось встретиться с бывшим супругом, и кололось.
– Так я приеду часа через полтора. Жди, Зинульчик, – и Гаврилов поспешил повесить на рычаг трубку, дабы не услышать от неё отрицательного ответа.
Ровно через час и двадцать минут Владимир Иванович стоял перед дверью новой квартиры, выменянной при титанических усилиях жены в период бракоразводного процесса. Он был одет в тёмно-синий костюм, приобретённый (по знакомству) на втором этаже ГУМа, в шляпе цвета маренго и замшевых мышиных ботинках. В одной руке он держал три красные огромные (с кулак) гвоздики, в другой – авоську, из дыр которой призывно высунулись горлышко коньячной бутылки и четыре угла коробки конфет «ассорти». На груди, подобно ходящему ходуном колоколу на звоннице, созывающему народ к обедне, болтался фотоаппарат «Зенит».
Гаврилов сунул букет под мышку и, сняв шляпу, сдул с неё несуществующую соринку, снова надел, взял в руку цветы и, глубоко вздохнув, решительно позвонил в дверь.
– Кто там? – услышал он родной голос. Боже мой! Как он скучал по нему всё это время, как жаждал услышать не обыкновенное «аллё» из телефонной трубки, а что-нибудь другое, хотя бы «кто там»! Все эти долгие месяцы после развода Гаврилов не находил себе места, сначала пытаясь восстановить с женой прежние отношения, а потом уж был согласен на любые контакты, лишь бы иметь возможность видеть Аврика. Владимир Иванович так и не нашёл замену своему Зинульчику – вылечившись от триппера, он хоть и встречался без разбора со всеми подворачивающимися женщинами, но связи эти носили случайный, спонтанный и, я бы сказала, одноразовый характер, если, конечно, характер может быть одноразовым.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
