— Какие еще изменения, Бантер? Я же только что так красноречиво расписывал свою безмерную любовь к нерушимому постоянству кофе, ванны, бритвы, носков, яичницы с беконом и давно знакомых лиц! Это что, предупреждение об увольнении?
— Нет, что вы, милорд. Мне было бы очень жаль оставить службу у вас. Но я посмел предположить, учитывая, что ваша светлость теперь подумывают о тонких материях…
— Я так и знал, опять вы со своей галантереей! Бантер, все на ваше усмотрение. У вас на примете какая-то конкретная ткань?
— Боюсь, вы меня неверно поняли, милорд. Я имел в виду такие тонкие материи, как семейная жизнь. Бывает, когда джентльмен начинает перестраивать свое хозяйство на семейный лад, его супруга желает принять участие в выборе камердинера, и в таких случаях…
— Бантер! — воскликнул Уимзи, порядком удивленный. — Могу я узнать, как вы дошли до таких идей?
— Путем умозаключений, милорд.
— Вот что бывает, когда учишь людей вести расследование. Похоже, я сам взрастил в своем доме ищейку. Скажите, продвинулись ли вы настолько, чтобы определить имя дамы?
— Да, милорд.
Последовало молчание.
— И что? — смиренно спросил Уимзи. — Что скажете, Бантер?
— Очень достойная леди, с вашего позволения, милорд.
— Правда, она производит впечатление? Обстоятельства, конечно, не самые обычные.
— Да, милорд. Я бы даже позволил себе смелость назвать их романтическими.
— Вы можете себе позволить еще большую смелость и назвать их отвратительными, Бантер.
— Да, милорд, — сказал Бантер с сочувствием.
— Не станете бежать с корабля, Бантер?
— Ни в коем случае, милорд.
— Тогда не пугайте меня больше. Нервы у меня уже не те. Вот записка. Отнесите ее и сделайте все возможное.
— Хорошо, милорд.
— И еще, Бантер.
— Да, милорд?
— Кажется, я превращаюсь в открытую книгу. Мне бы очень этого не хотелось. Если вы вдруг заметите, что я становлюсь уж слишком прозрачен, намекните мне, пожалуйста.
— Конечно, милорд.
Бантер деликатно удалился, а Уимзи подошел к зеркалу.
— Я вот ничего не замечаю, — сказал он сам себе. — Розы щек вроде не увяли, да и на лбу никаких лилий в росе не наблюдается.[42]Хотя Бантера, похоже, все равно не проведешь. Ну да ладно. Дело прежде всего. Значит, я обложил уже одну, две, три — четыре норы.[43]Что дальше? Может, заняться Богеном?
Обычно, когда Уимзи требовались сведения о ком-то из богемы, он прибегал к помощи мисс Марджори Фелпс. Она зарабатывала на жизнь изготовлением фарфоровых статуэток, так что чаще всего ее можно было найти в мастерской — ее собственной или чьей-то еще. Телефонный звонок в десять утра, скорее всего, застал ее дома у плиты за приготовлением омлета. Во времена расследования в клубе «Беллона»[44]мисс Фелпс и лорда Питера связывали некие отношения, из-за которых посвящать ее в дело мисс Вэйн было не совсем удобно и даже жестоко, но сроки поджимали и уже не приходилось выбирать помощников, так что Уимзи решил оставить щепетильность в стороне.
Он позвонил Марджори и обрадовался, услышав наконец в трубке «Алло!».
— Марджори! Это Питер Уимзи. Как поживаете?
— Спасибо, хорошо. Рада вновь слышать ваш чудесный голос. Чем я могу помочь лорду-детективу?
— Вы не знаете некоего Вогена? Он связан с нераскрытым убийством Филиппа Бойза.
— О, Питер! Вы взялись за это дело? Великолепно! На чьей вы стороне?
— Защиты.
— Браво!
— Отчего же такой восторг?
— Как же, ведь защита гораздо интереснее и сложнее.
— Боюсь, что да. Вы, кстати, не знакомы с мисс Вэйн?
— И да, и нет. Видела ее пару раз в компании Бойза, Вогена и прочих.
— Она вам нравится?
— Не то чтобы очень.
— А он? В смысле, Бойз.
— Он меня никогда не интересовал.
— Нет, я хотел сказать, Бойз вам нравился?
— Он никому не нравился. Кто-то попадался на его удочку, кто-то нет. Понимаете, он не был ясноглазым всеобщим любимцем.
— Хм. А что Воген?
— Ходил за ним по пятам.
— Хм.
— Верный пес. Из тех, что без конца твердят: ничто не должно мешать раскрытию талантов моего гениального друга.
— Хм.
— Прекратите говорить «хм»! Хотите увидеться с этим Богеном?
— Если это не очень вас затруднит.
— Заезжайте за мной вечером на такси — объедем все обычные места. Где-нибудь непременно на него наткнемся. Да и на вражеский лагерь, если он вас интересует, — я о группе поддержки Гарриет Вэйн.
— А, девушки, которые давали показания в суде?
— Да. Думаю, Эйлунд Прайс вам понравится — она презирает всех, кто носит брюки, но в беде не бросит.
— Я приеду, Марджори. Не хотите вместе поужинать?
— Я бы с радостью, Питер, но не могу — страшно много работы.
— Ладно! Тогда заеду за вами около девяти.
В девять вечера Уимзи сидел в такси с Марджори Фелпс, намереваясь совершить тур по мастерским.
— Я сделала немало телефонных звонков, — сказала Марджори, — и думаю, мы найдем его у Кропотки. Они обожают Бойза, большевиков и музыку, выпивка отвратительная, но русский чай пить можно. Такси нас подождет?
— Да. Судя по вашим словам, нам, возможно, придется спасаться бегством.
— Как приятно быть богатым. Сюда, через двор, направо, за конюшнями Петровича. Лучше пропустите меня вперед.
Когда они, спотыкаясь, поднялись по узкой, захламленной лестнице, из-за дверей на верхнем этаже до них донесся шум, в котором сливались дребезжание пианино, визг струнных и звон столовых приборов, — очевидно, веселье было в самом разгаре.
Марджори громко постучала в дверь и, не дожидаясь ответа, резко ее распахнула. Уимзи, следовавшему за ней по пятам, ударила в лицо густая волна тепла, шума, дыма и запаха жареного.
